– Я не премину испросить указаний на этот счет в первом же моем письме, – сказал я.

Он же, внезапно переменив тон, наклонился вперед, опираясь локтем о стол:

– И вы считаете все это вполне разумным?

– Я выполняю приказания, мистер Балли.

– Какая скромность! Только искренняя ли? Вы вчера сказали мне, что моя власть кончилась вместе со смертью моего отца. Но как же это так получается, что знатный лорд бежит под покровом ночи из дома, в котором его предки выдержали несколько осад? Что он скрывает свое местопребывание, которое не безразлично самому его королевскому величеству и государству? Что он оставляет меня под надзором и отеческой опекой своего бесценного Маккеллара? Это наводит на мысль о немалом и глубоком страхе.

Я попытался возразить ему, приводя не слишком убедительные доводы, но он только отмахнулся.

– Да, наводит на мысль, – продолжал он, – и скажу больше: страх этот вполне обоснован. Я возвращался в этот дом не без отвращения, имея в виду обстоятельства моего последнего отъезда. Только крайняя необходимость могла заставить меня вернуться. Но деньги мне нужны во что бы то ни стало. Вы не дадите их мне по доброй воле? Что ж, у меня есть способы заставить вас. Не пройдет и недели, как я, не покидая Дэррисдира, узнаю, куда сбежали эти глупцы. Я последую за ними; и когда я настигну свою добычу, я загоню клин в эту семейку, которая еще раз разлетится, как расколотое полено. Тогда посмотрим, не согласится ли лорд Дэррисдир, – это имя он произнес с непередаваемой злобой и яростью, – за деньги купить мое исчезновение, и тогда вы увидите, что я изберу: выгоду или месть.

Я с изумлением слушал эти откровенные излияния. Дело в том, что он был вне себя оттого, что милорду удалось скрыться, видел, что попал в дурацкое положение, и не склонен был обдумывать свои слова.

– И вы считаете все это весьма разумным? – спросил я, повторяя его слова.

– Вот уже двадцать лет, как я живу, руководствуясь своим скромным разумом, – ответил он с улыбкой, которая в своем самомнении граничила с глупостью.

– Да, и в конце концов стали нищим, – сказал я, – хотя и это слово еще слишком для вас почтенно.

– Должен обратить ваше внимание, мистер Маккеллар, воскликнул он с внезапным воодушевлением и достоинством, которым я мог только восхищаться, – что я с вами был вежлив; подражайте мне в этом, если хотите, чтобы мы остались друзьями.

В продолжение всего диалога я с неприятным чувством ощущал на себе пристальный взгляд Секундры Дасса. Никто из нас троих не притронулся к еде, – глаза наши были прикованы к лицам друг друга, вернее – к тому сокровенному, что на них выражалось. И вот взгляд индуса смущал меня сменой выражений, – казалось, он понимал то, что мы говорили. Я еще раз отстранил эту мысль, уверяя себя, что он ни слова не понимает по-английски: серьезность нашего тона, нотки раздражения и ярости в голосе Баллантрэ – вот что заставило его догадываться о значительности происходящего.