Рядом сидел и тоже молча Семен Ильич.

«Какой чудесный человек Филипп Прокопьевич! Марту Андреевну повидал вчера в детском саду. Он, конечно, догадывается, что я мучаюсь и тоскую по ней… Деточка моя, сейчас уже, наверно, ложится спать. Вдруг бы она утром проснулась, а дедушка уже дома. Как бы она всполошилась от радости, деточка моя…» Старик откашлялся и, отвернувшись, украдкой смахнул слезу.

— Ну, так, кто же полетит сегодня? — спросил Титов.

— Не знаю! — отозвался Коловоротов, вздрогнув от неожиданности. — Мы не знаем, — может быть, Иванов…

Подъезжая к поселку, Тогойкин обернулся назад. Народ с озера начал расходиться. Озеро в вечерних сумерках казалось гораздо больше, черными точечками передвигались там люди. Это Маркин с летчиком и еще кто-то осматривают посадочную площадку. Вася Губин и Даша с Катей тоже, наверно, там. И Тогойкину следовало быть там. А он вот почему-то возвращается в поселок. Нет, если бы даже предложили ему лететь, он отказался бы. Он должен уехать отсюда последним!

— А почему не видать деда Ивана? — неожиданно спросил Тогойкин, словно обрадовавшись, что так кстати вспомнился ему старый Титов, отсутствия которого он странным образом не замечал до сих пор.

— Какой дед Иван? Мой отец, что ли? Да он давным-давно ускакал к внучатам! Скучает старик без них. Сказал мне, что скоро поедет в тайгу. А я и не спросил, зачем ему тайга. Когда я был ребенком, он часто уходил в тайгу, да с тех пор не ходит.

«Вот тебе на́! — с грустью думал Тогойкин. — Я позабыл о нем, и сын даже не спросил, почему старика потянуло в тайгу. А в сердце старого охотника проснулась давняя молодая любовь к тайге, к ее величию».

Сани въехали во двор клуба.

V

V

Узнав, что сейчас может улететь в Якутск один человек, Фокин быстро скинул с себя одеяло.

— Я полечу, товарищи, я!

— Калмыкова надо отправить, — сказал Тогойкин.

— Верно, Калмыкова! — поддержал Николая Попов.

Все вопросительно поглядели на врачей.

Анна Алексеевна покачала головой и тихо сказала:

— Нельзя, не долетит…

— Пусть летит Иван Васильевич, — сказал Коловоротов. — Он страдает больше всех нас.