Надежде вспомнилась нелегкая работа на свекольной плантации, которая сейчас показалась бы радостью. Теперь не лопатами изрыта плантация, а снарядами и бомбами. Не против долгоносиков выкопаны на полях глубокие траншеи, а против солдат в серо-зеленых френчах, пришедших завоевывать родной край.

Солнечные лучи разогнали мрак в вагоне. Лица у девчат и женщин осунувшиеся, серые. На груди у каждой дощечка с черными цифрами. Эти цифры заменяли имя и фамилию рабыни.

Кто-то сказал, что поезд скоро пересечет границу СССР с Польшей. Женщины заохали, зарыдали. Чернявая, красивая молодица, обхватив голову руками, тихо запела:

Слушая песню, Надежда вся дрожала, будто ее снова кинули в яму, где ждал ее голодный пес Бремка.

«Нет, так жить больше не буду! Убегу!..» — решила Надежда.

Она подошла к забитому досками оконцу, оторвала одну доску.

— Надя! Ты что надумала?..

— Покалечиться можно…

— Разобьешься… — раздались голоса женщин.

— Пусть погибну! Но так жить больше не могу! Помогите, сестренки.

С помощью женщин Надежда подтянулась на руках к оконцу. Худенькое тело без помех протиснулось сквозь щель.

— Прощайте, милые! — крикнула Надежда и прыгнула на железнодорожную насыпь.

Минуты через две эшелон остановился. Мимо вагонов, к хвосту поезда побежали, ругаясь, солдаты.

— Это за Надей! — с испугом вскрикнул кто-то из женщин.

Вдруг застрочили автоматы и пулеметы, загрохотали взрывы гранат.

— Партизаны!

— О, донерветер! — послышались голоса конвоиров эшелона.

Кто-то открыл дверь «телятника». В вагон ворвались свет и свежий воздух.

— Выходите, товарищи! Вы свободны! Освободили вас партизаны отряда Гаврилы Хуткого.

— Так вы и есть Гаврила Хуткий? — спросила одна из женщин.