— Не убил, потому что не хватило времени, — прервал его Мотыльков. — Попав в окружение, старшина Назаров спрятался. Не попытался перейти линию фронта или найти партизан. Превратился в послушную овечку. Немцы приказали ему стать на учет, и он стал. Приказали служить в полиции, и он стал полицаем. Так?

— Так, — буркнул Назаров. — Тогда я не верил, что немцев можно остановить. Моя вина. Расстреляйте меня! Только не пишите об этом матери.

— Ишь, мать он вспомнил! — покачал головой Веденский. — Что же ты раньше о ней не подумал?

— Очень прошу вас, не пишите матери, что меня расстреляли свои, — повторил Назаров. — Пусть я буду среди тех, кто пропал без вести.

Мотыльков закурил папиросу, прошелся по комнате:

— Сколько солдат в гарнизоне вашего села?

— Две сотни, — ответил Назаров.

— И… комендатура в школе, — добавил приглушенным голосом Анатолий. — За высоким забором с колючей проволокой.

— Две сотни, говорите? И комендатура в школе? — переспросил Мотыльков.

— Да, — кивнул Назаров. — Я хорошо знаю и подходы к штабу полка на Кривой Косе. Не раз там бывал.

Мотыльков повернулся к конвоиру.

— Уведите их!

Назаров и Анатолий встали.

— Могу я встретиться со своей женой? — спросил Анатолий.

— Наташа не хочет с вами встречаться, — ответил Мотыльков.

— Не может быть! — воскликнул Анатолий. — Ведь она спасла меня, собой рисковала.

— Может быть, потому и не хочет, что спасла. Идите!

Когда Анатолия и Назарова вывели, Мотыльков вопросительно посмотрел на полковника:

— Я сам поведу бойцов в село и разгромлю комендатуру.

— Согласен, — ответил Веденский. — Мне кажется, что этот второй, Назаров, в разговоре был более откровенным. А староста идет куда ветер дует. Но в этой ситуации именно он должен провести наших бойцов в село. Так надо для него самого.