– Госпожа Руфь Кортни, – тихо, почти с испугом сказала она.

– Миссис Кортни, скажите, миссис Сторма Хант ваша дочь?

– Да, это так.

– Боюсь, что у меня для вас плохие новости. Говорит главный врач больницы аддингтон в Дурбане. Ваша дочь попала в серьезную автомобильную аварию. Понимаете, сильный дождь, дорога грязная… Ее сын… ваш внук… погиб на месте. Слава богу, он не мучился, но ваша дочь находится в критическом состоянии. Если можете, приезжайте как можно скорее. Боюсь, она не доживет до утра.

Трубка выпала из рук Руфи, и она покачнулась, а лицо побелело как мел.

– О господи! – прошептала она.

Ноги ее подкосились, но на пол рухнуть она не успела: Марк подхватил ее и уложил на диван.

Шон подошел к болтающейся на проводе трубке.

– Говорит генерал Кортни, – прорычал он. – В чем дело?

Марк, не сбавляя скорости, свернул на длинную, идущую под уклон дорогу к мосту. Женщина, которую он любит, мать его погибшего ребенка, умирает – сердце Марка рвалось на части. Дорогу переполняла грязь шоколадного цвета, машины оставили в ней глубокие колеи, превратив ее в густую отвратительную кашу. В этих колеях автомобиль бросало из стороны в сторону, и Марк, мрачно вцепившись в руль, изо всех сил пытался удержать его.

До моста через Бабуинов ручей оставалось около пятисот ярдов, но густая бесконечная пелена дождя скрывала его из виду. Зажженные фары освещали путь не дальше чем на пятьдесят футов, и в их свете крупные белые капли сыпались с неба густо, как дротики.

Руфь Кортни тихо сидела на заднем сиденье, уставившись перед собой невидящим взглядом.

Генерал Кортни сидел рядом с Марком и тихо говорил, как будто сам с собой:

– Я тянул до последнего, упрямый старый осел. Я слишком многого ждал от нее, хотел, чтобы она была лучше всех, а когда она не отвечала стандартам, которые я ей установил, был с ней слишком суров. Давно уже следовало пойти к ней, а вот теперь выходит, что слишком поздно.

– Еще ничего не поздно, – возражал Марк. – Она будет жить, она должна жить.

– Слишком поздно для моего внука, – шептал Шон. – Я так и не увидел его… только теперь я понял, как сильно этого хотел…

При упоминании о маленьком Джоне сердце Марка сжалось тисками отчаяния, ему хотелось крикнуть: «Это был мой сын! Мой первенец!», но сидящий рядом Шон продолжал говорить:

– Какой же я злобный, жестокий старик! Помилуй меня, Боже, но ведь я даже исключил ее из завещания. Я отрекся от нее и теперь ненавижу себя за это. Поскорей бы доехать, мне надо поговорить с ней хотя бы еще раз. Прошу тебя, Господи, даруй мне такую возможность.