– Будь ты проклят! – злобно прорычал Хобдей, стараясь принять сидячее положение. – Это все вранье. Я ни в чем не признавался.

– Расскажи об этом Дирку Кортни. Может, он тебе и поверит, – спокойно проговорил Марк. – Но с другой стороны, если ты выдашь сообщников и станешь свидетелем обвинения, если все-таки во всем признаешься, то получишь от генерала и от закона защиту, от всей силы закона… и мы не станем тебя отпускать.

Хобдей затравленно огляделся, словно искал чудесной возможности улизнуть, но Марк безжалостно продолжал:

– Ты знаешь Дирка Кортни лучше любого из нас, ведь так, а, Хобдей? Ты прекрасно понимаешь, как работают у него мозги. Неужели ты думаешь, что он станет рисковать, надеясь на то, что ты не признаешься? Какая ему от тебя польза в будущем? Ты можешь на него положиться теперь, когда он в тебе сомневается? Ты прекрасно знаешь, что он с тобой сделает, верно? Подумай хорошенько, и поймешь, что у тебя есть единственный шанс остаться в живых – только при условии, что Дирка Кортни надежно упрячут за решетку или повесят.

Хобдей свирепо уставился на него.

– Ну ты и сволочь, – прошипел он сквозь разбитые губы.

И тут его понесло, словно шлюзы открылись, – бурным потоком хлынули ругательства, ядовитая грязь; бессмысленные непристойности повторялись снова и снова, в широко раскрытых глазах Хобдея сверкала беспомощная ненависть.

Марк поднялся, подошел к столу Шона и покрутил ручку телефонного аппарата.

– Коммутатор? – проговорил он в телефонную трубку. – Прошу вас, соедините меня с резиденцией мистера Дирка Кортни.

– Нет! – задохнулся Хобдей. – Не делайте этого!

Теперь ненависть его сменилась диким ужасом; казалось, его разбитое лицо сейчас распадется на части и останутся только разбитые нос и губы.

Марк и не подумал слушаться, и все в комнате услышали щелчок соединения, а потом кудахтанье далекого голоса, искаженного проводами и расстоянием.

– Резиденция его превосходительства, заместителя министра земельных ресурсов мистера Дирка Кортни…

Хобдей кое-как сполз с дивана, доковылял до стола и, выхватив у Марка трубку, с грохотом опустил ее на аппарат.

– Нет, – тяжело дыша от боли и страха, взмолился он. – Прошу вас, не делайте этого.

Он оперся об угол стола, скрючившись и прижав к груди сломанную руку; его изуродованное лицо дергалось. Остальные молчали: и Марк, и Руфь с Шоном – все они ждали, что он решит.

Хобдей повернулся и тяжело поплелся к дивану. Он рухнул на него и почти до колен опустил голову. В тишине слышалось только сиплое, со всхлипами дыхание.

– Ладно, – хрипло прошептал он. – Что вы хотите знать?