– Ах! да какой же он ловкий, граф де Шиври! какой же ловкий! – ворчал он, удаляясь. – Если только уцелею, я ему это припомню.

Монтестрюк был так занят графиней де Монлюсон, что не слишком заботился о бегстве капитана. Он уже забыл о раздавшемся в его ушах восклицании и думал просто, что ускакал один лишний разбойник. Он был с Орфизой, он видел только ее одну.

– Я опять вас вижу! и вы невредимы, неправда ли? – вскричал он, как только мог заговорить от радости.

– Совершенно, отвечала она и, забывшись, протянула ему обе руки, которые он целовал с восхищением. Но почти тотчас же улыбка показалась на лице герцогини; она вернулась к своему всегдашнему гордому и веселому нраву, хотя и была еще бледна, и сказала:

– Я немножко, может быть, и дрожала; но теперь, как все кончено, признаюсь, я довольна, что присутствовала при одной из тех сцен, какие только и можно видеть, что в испанских драмах. Но объясните мне, пожалуйста, как вы могли поспеть именно во время, чтоб вырвать меня из когтей этих разбойников? Что у вас есть добрая фея в распоряжении, что ли?

– Эта добрая фея – вот она, – отвечал Гуго указывая, на принцессу.

– Вы? – продолжала Орфиза, у которой страх начинал уступать место удивлению; – каким чудом, в самом деле вы попали в эту пустыню с маркизом де Сент-Эллис?

– На этот вопрос гораздо лучше нас мог бы, кажется ответить граф де Шиври, который вас так удачно провожал! – сказал Гуго, бросив на Цезаря гневный взгляд.

– Не понимаю, что вам угодно этим сказать, граф, – возразил Шиври со своим всегдашним высокомерием, – и вы мне позволите, без сомненья, не беспокоиться разгадывать ваши странные слова… Я провожаю герцогиню д'Авранш в неосторожно предпринятой ею поездке. Шайка разбойников, пользуясь пустынною и дикой местностью, нападает на её карету. Мы обнажаем шпаги, мой друг Лудеак и я, чтоб наказать бездельников; мне достается две-три царапины, кавалер лишается своей лошади и я, право не понимаю, из чего тут поднимать крик!

– Тьфу! – произнес Лудеак, – пять-шесть убитых мошенников, да несколько слегка побитых лакеев и сломанных замков на сундуках, стоит ли об этом толковать?

– В самом деле, не стоит, или считать пролитую кровь ни во что… – отвечала графиня де Монлюсон; – но все это нисколько мне не объясняет, зачем очутилась здесь принцесса Мамиани?

– Поговорим об этом после, пожалуйста! – возразила Леонора спокойно. – Я, может быть, бредила; мне представились вы под видом голубки, похищаемой коршуном… Вы ведь знаете, что все мы итальянцы очень суеверны и я, право, не виновата, что верю в предчувствия.