— Вот и будьте. Тем более, что на меня гроза стала действовать так же — я очень захотел быть с вами. Ли Мэй, у вас по-прежнему отсрочка?

— Вообще-то… Но нет, я могу и забрать свою отсрочку.

— В том-то и дело, что не надо. Я бы хотел тоже взять отсрочку, и до конца экспедиции.

Помолчали. Ли Мэй откровенно переваривала сообщение.

— Я могу спросить вас, почему? Я думала, что если девушка уже согласна, мужчина не будет тянуть… Хотя да, у вас же тут есть другая женщина…

Ли Мэй произнесла это таким тоном, что Володя убедился лишний раз — в чем-то основном все цивилизации и люди всех народов одинаковы.

— Машенька… Не будем ни про каких других женщин, хорошо? Это было до вас, и не надо… А узнать, почему я хочу отсрочки до конца поля, вы, конечно же, вполне можете… Только я не уверен, что смогу вам так уж просто ответить… Ли Мэй, тут у меня есть второй спальник, забирайтесь в него! И устраивайтесь рядом, так будет удобнее говорить. А я пока отвернусь к стенке. Хорошо?

Теперь они лежали на нарах, и их лица оказались совсем близко, хотя тела оказались в разных спальных мешках. На улице опять поднялся ветер, но теперь он не рвал палаток, не хлопал тентом; ветер стал сырой и как будто тяжелый от влаги, которую ему приходилось нести. Ветер тяжело перебирал полотняные двери палатки, вздыхая, замирал между крышей палатки и тентом. Опять закрапал дождь, тяжелыми редкими каплями.

— Вы понимаете, мне всегда очень хотелось быть не одному на белом свете… для меня это гораздо важнее секса.

Ли Мэй очень серьезно кивнула и, кажется, пожала плечами в своем спальнике. Ее чудное лицо мягко светилось совсем рядом.

— Любая женщина это поймет без труда.

— Вот сейчас у меня есть такое ощущение — что я не один на белом свете. Понимаете? Я не хочу его спугнуть, это ощущение, и очень боюсь его нарушить. Вы меня волнуете, Ли Мэй, но вот так я почему-то не хочу. Я хочу, чтобы у нас было все, но только так, чтобы только так, чтобы не исчезало ощущение — я не один на белом свете. Понимаете? Мне кажется, я плохо объясняю…

Ли Мэй опять кивнула, тоже очень серьезно. В сгустившейся темноте светлел овал ее лица, обращенный к Володе. Какое-то время они лежали и молчали, слушая ветер и дождь.

— Может быть, я и не все поняла, но мне кажется, что, наверное, все. Я тоже плохо объясняю… А знаете что? В такой дождь хочется петь песни. Они прямо сами получаются…

И Ли Мэй протяжно прочитала что-то рифмованное и ритмичное на незнакомом для Володи языке.

— Вот не думал, что вы умеете слагать стихи и петь песни, — искренне удивился Володя.