– Вообще-то, это она королева, – сказал я, – а не ты.

Я затронул больное место Эльсвит: восточные саксы никогда не называли жену своего короля королевой. А она желала быть королевой Эльсвит и меньшим довольствоваться не хотела.

Женщина попыталась отнять дарохранительницу, но я швырнул серебряный предмет на землю и, когда Эльсвит за ним потянулась, взмахнул топором Леофрика. Лезвие врезалось в тарелку, разрубив сцену распятия. Эльсвит испуганно завизжала и отпрянула, когда я рубанул снова. Пришлось сделать несколько ударов, но наконец я сумел превратить красивейшую тарелку в куски смятого серебра, которые швырнул к монетам, отобранным у священников.

– Вы получите серебро, если станете нам помогать! – сказал я жителям болота.

Эльсвит плюнула в меня и вернулась к своему сыну.

Было ясно, что трехлетний Эдуард умирает. И хотя Алевольд утверждал, что это просто зимняя простуда, но, похоже, дело обстояло хуже, гораздо хуже. Каждую ночь мы слышали надрывный кашель, мучительный для такого маленького ребенка, и никто из нас не спал, страшась следующего приступа, вздрагивая от отчаянных сиплых звуков, а когда приступ проходил, мы боялись, что новый уже никогда не начнется. Однако мальчик каким-то образом сопротивлялся страшной болезни, цепляясь за жизнь в те холодные мокрые дни на болоте.

Епископ Алевольд и женщины испробовали все известные им средства. Мальчику на грудь клали Евангелие, и епископ молился. В ход шли настои из трав, втирание в грудь помета цыплят и золы – и епископ снова молился. Альфред никуда не отправлялся без своих драгоценных мощей, и грудь ребенка растирали кольцом с пальца ноги Марии Магдалины – и опять епископ молился, однако Эдуард все слабел и худел.

Местная знахарка попыталась вместе с по́том выгнать из ребенка кашель, а когда это не сработало, привязала к его груди живую рыбу, велев кашлю и лихорадке перейти в нее. Рыба в конце концов сдохла, но мальчик продолжал кашлять, а епископ – молиться.

Альфред, такой же больной, как и его сын, был в отчаянии. Он знал, что датчане непременно станут его искать, но, пока ребенок был болен, боялся покидать это место и даже не думал о длинном пути на север, где мог бы найти корабль, который отвез бы его с семьей в изгнание.

Теперь Альфред покорился своей судьбе. Сперва он еще осмеливался надеяться, что сможет возродить свое королевство, но страшная реальность была неумолима. Датчане удерживали Уэссекс, Альфред был королем болота, а его сын умирал.

– Это возмездие, – однажды сказал Альфред, когда мы разговаривали ночью после ухода трех священников: он изливал душу мне и епископу Алевольду. Мы сидели на улице, наблюдая за лунным серебром болотного тумана, и на лице короля блестели слезы.