Оказавшись в тупике, фон Бунге снова позвал сожительницу убитого лавочника, велел внимательно осмотреть избу – все ли на месте? После долгих понуканий и криков выяснилось, что нет на месте карманных часов, которые лавочник приобрел незадорого у какого-то иностранного пропившегося матроса и которыми, по словам женщины, очень дорожил из-за мелодий, которые часы могли наигрывать.

Оставалось строго предупредить всех скупщиков краденого (лавочников и кабатчиков) о немедленном сообщении в полицию, ежели кто-то попытается подобные часы продать или заложить.

Как ни странно, именно этот пустяшный след позволил уже к вечеру определить одного из убийц.

Часы с музыкой предложил кабатчику Ильину один из ссыльнокаторжных, Кинжалов. Так случилось, что кабатчик видел эти часы у покойного Никитина и немедленно отправил полового с запиской к начальнику полиции. Кинжалова схватили и стали выколачивать из него имена подельщиков.

Кинжалов держался до утра: доносить на товарищей было смертельно опасно, каторга мгновенно расправлялась с заподозренными в предательстве. А на следующее утро один из тюремных надзирателей, в чьи обязанности входила домовая проверка подозрительных личностей, живущих вне тюрьмы, сообщил фон Бунге об имевшей место накануне сходке варнаков у Соньки Золотой Ручки.

Всех гостей Соньки нашли и арестовали – причем, словно невзначай, показали их арестованному раньше Кинжалову. И тот сознался – не назвав при этом почему-то саму Соньку.

Ну, а дальше было совсем просто: подозреваемых допросили поодиночке, сообщая при этом детали налета и убийства и давая понять, что остальные подельщики уже вовсю каются в расчете получить от суда снисхождение. Все, кроме Черношея, в конце концов сознались в убийстве. На Соньку, как на подельщицу, указал один Пазухин.

Впрочем, через несколько часов, попав в общую камеру, Пазухин изменил показания и заявил, что оговорил женщину спьяну, будучи обижен ее неуступчивостью по бабьей части.

Не теряла времени и сама Сонька. Как только ей сообщили о том, что Кинжалов попался с часами (а ведь предупреждала она неразумных, чтобы нитки не брали у Никитина, кроме ящика!) и, стало быть, поимка остальных – лишь вопрос времени, ночью решила перепрятать награбленное. Захватив свой сундучок, пару мешков и фонарь, она отправилась к ящику, благополучно вскрыла его оставленным у себя ключом, и забрала сначала все бумажные деньги. В полуверсте от ящика нашла укромное местечко, переложила купюры в сундучок и закопала. Второй ходкой унесла самородное золото, монеты и украшения – спрятав добычу неподалеку, в трухлявом дупле упавшего дерева. Пушнину, как ни было ее жалко, оставила в ящике: девать ее было некуда, а домой нести, ввиду возможного обыска, опасно. Ящик снова зарыла, замаскировала дерном и ушла домой, смертельно боясь, что в избе Шурки ее уже ждут.