Пошел отсчет последней недели отпущенного Соньке срока. Курсируя между лазаретом, телеграфной конторой и пристанью в надежде узнать что-нибудь о приходе парохода с юга острова, Сонька видела, что за ней в открытую следят. Наблюдатели выглядели по-разному, но цель у них была одна: не допустить, чтобы Сонька отправилась в тайгу перепрятывать «слам».

Вернувшись домой на 12-й день, Сонька встретилась с перепуганной до смерти Шуркой-Гренадершей.

– Приходили нынче оттеда! – заголосила она, едва Сонька появилась на пороге. – Велели передать: два дня у тебя остается! Послезавтра ждут тебя вечером в морозовском кабаке. Софочка Ивановна, отдай ты энтим варнакам долю ихнюю!

– Не просят, а требуют, – устало опустилась на табурет Сонька. – Требуют две трети, а заберут все! Ты хоть понимаешь это, дурья башка? А пароход с Корсакова только через пять дней приходит…

– Какой тебе пароход? – не поняла Шурка. – «Слам» с тебя требуют! Жизни ведь лишишься! И я через тебя тоже пострадать могу!

– Не вой, и без тебя тошно!

Был у Соньки вариант на случай задержки парохода. Рискованный и болезненный – но был! И сегодня она уже сама сходила, не доверяя Шурке, к Комлеву. Поклонилась двумя рублями, сказала, что завтра назначат ей 10–20 плетей.

– Ты уж полегче меня «попользуй», господин Комлев! – слезно попросила она. – Чтобы в лазарет попала после твоей «кобылы» ненадолго…

Комлев о наказании Соньки ничего не слыхал, но от вопросов удержался. Палач не был любопытен. Спрятал две рублевые ассигнации в кошелек и молча кивнул головой. Да и какая ему была разница – кто заступается за наказанного: сам ли, али кто другой…

А нынче вечером, чтобы не мучиться без сна, Сонька послала Шурку за водкой. Выпила с ней полштофа и легла спать.

Утром, отправившись на проверку, немного не дошла до канцелярии, поймала за рукав прохожего оборванца, сунула ему двугривенный, приказала:

– Я сейчас по лесной дороге в сторону Дуэ побегу, а ты к солдатикам сразу, понял? Побег, мол, открылся! Баба убежать хочет!

⁂

– Так куда ты направлялась, мадам Блювштейн? – рыгнув перегаром, осведомился смотритель Александровской тюрьмы Тирбах у Соньки, когда двое солдат караульной службы привели ее в канцелярию.

– Кукушку послушать решила! – дерзко улыбнулась Сонька. – А что, другим можно, а мне нет?

Тирбах от такой наглости даже икнул.

– Пятнадцать плетей! – присудил он.

И тут же сел писать докладную на имя его высокопревосходительства генерал-губернатора: по существующему порядку, наказание плетью утверждать должен был тот самолично.

– А пока, арестованная Блювштейн, пока в «холодную» отправляйся, до завтрева!