В училище ему дали суконную выходную форму и шерстяное одеяло. А на завтрак давали белый хлеб. Правда, немного. Он не верил нынешним лейтенантам из семей, где за стеклами пел хрусталь и светились недобро коллекции охотничьих ружей. Это было неверие самоучки и переростка. Вся судьба не сложилась оттого, что он был переросток.
Никогда не мечтавший о море, он был истинным моряком. Что он очень хороший моряк, он понял после того шторма, в свои тридцать лет. Там все дело было в чутье и зверином упорстве. Он вернулся в базу без трапов, без шлюпок, без единой вьюшки на палубе и стоял посреди гавани: нечем было швартоваться. Тогда и пустил кто-то фразу о том, что Назаров летами велик, а умом не весьма: хорошо, дескать, вылез случайно из шторма, но зачем было лезть? Со спокойной усталостью он наблюдал, как всходили с чарующей легкостью новые лейтенанты.
Жизнь была прожита, дочки на выданье. С морем, считалось, роман завершил. Ожидала хорошая должность на берегу, звание — второго ранга, как вдруг… Непременно случается
Думать следовало о другом. Он уже пообщался по радио с капитанами буксиров. Они прямо сказали, что везти проводник на танкер должен он. «У тебя же катер». — «Нет у меня катера! Шлюпки у меня!» Нет так нет, согласились они, подожди, пока стихнет. Им можно было ждать. Они находились на спасении, и шел им за это коэффициент. Они готовы были ждать до весны.
Спускать шлюпку?
На такой волне?
Бред.
«Вял, Андрей. Вял!»
Одиннадцать месяцев назад при выполнении маневра, который, по заключению комиссии, не был оправдан, на корабле капитана третьего ранга Назарова случилась большая неприятность.