Последствия окончания “холодной войны” в любом случае были бы огромны, даже если бы не совпали с серьезным кризисом мировой капиталистической экономики и распадом Советского Союза и его блока. Поскольку история изучает то, что произошло, а не то, что могло произойти, если бы обстоятельства сложились иначе, нет нужды рассматривать возможность другого сценария. Оказалось, что окончание “холодной войны” завершило не конкретный международный конфликт, а целую эпоху, и не только для Восточной Европы, но и для всего мира. Есть исторические моменты, которые даже их современники могут признать вехами, обозначающими конец эпохи. 1990‐е годы, безусловно, стали такой поворотной точкой. Однако, хотя всем было очевидно, что прежняя эра закончилась, перспективы на будущее были совершенно непредсказуемы.

Лишь одно обстоятельство казалось бесспорным в череде этих неопределенностей: исключительные, беспрецедентные, фундаментальные изменения, которым мировая экономика и, следовательно, человечество подверглись в период с начала “холодной войны”. Они, возможно, займут гораздо более важное место в исторических книгах, написанных в третьем тысячелетии, чем Корейская война, Берлинский и Кубинский кризисы, а также размещение “крылатых” ракет в Европе. К этим изменениям мы теперь обратимся.

Глава девятая Золотые годы

Глава девятая

Золотые годы

Именно за последние сорок лет в Модене произошел резкий скачок вперед. Эпоха после объединения Италии вылилась в долгие годы ожидания или медленных и временных изменений, прежде чем преобразования начали происходить с молниеносной скоростью. Теперь люди могут наслаждаться уровнем жизни, ранее доступным лишь немногочисленной элите.

Голодного, но здравомыслящего человека нельзя убедить потратить свой последний доллар ни на что, кроме еды. Но сытого, хорошо одетого, имеющего хорошее жилище и благополучного в других отношениях человека можно склонить к покупке электробритвы или электрической зубной щетки. Наряду с ценами и затратами предметом менеджмента становится и потребительский спрос.

I

I

Большинство людей поступает так же, как поступают историки: лишь по прошествии некоторого времени они начинают осознавать характер собственного опыта. В течение 1950‐х годов многие люди, преимущественно жители все более процветающих развитых стран, убедились в том, что условия их жизни действительно резко улучшились, особенно по сравнению с периодом до начала Второй мировой войны. Британские консерваторы победили на выборах 1959 года под лозунгом “Никогда еще мы не жили так хорошо”, что, кстати, вполне соответствовало действительности. Но только в тревожные 1970‐е годы, когда быстрый рост благосостояния закончился, в преддверии еще более тревожных 1980‐х, специалисты (сначала в основном экономисты) стали понимать, что мир, в частности мир развитого капитализма, пережил исключительный период в своей истории, возможно единственный в своем роде. Они стали искать термины для его описания: французы назвали этот период “тридцать славных лет” (les trente glorieuses années), англичане и американцы – “золотой век длиной в двадцать пять лет” (quarter-century Golden Age) (Marglin and Shor, 1990). Блеск этого золота казался еще более ярким на фоне последовавших затем унылых и мрачных “кризисных десятилетий”.