Какой же выбор имел этот режим, изолированный от остального мира, бойкотируемый иностранными правительствами и капиталистами и уверенно экспроприировавший российское имущество и капиталовложения? НЭП, безусловно, блестяще справился с задачей поднять советскую экономику из руин 1920 года. К 1926 году советское промышленное производство отчасти достигло своего довоенного уровня, хотя это значило не так уж много. СССР оставался все той же почти исключительно аграрной страной, что и в 1913 году (крестьяне по‐прежнему составляли 82 % населения) (Bergson/Levine, 1983, р. 100; Nove, 1969), и лишь 7,5 % населения было занято вне сельского хозяйства. Что эта масса крестьян хотела продавать городу, что она хотела там покупать, какую часть своего дохода желала сберечь и сколько человек из многих миллионов, выбравших в свое время жизнь и работу в деревне, а не городскую нищету, теперь предпочли бы покинуть свои хозяйства – все эти вопросы определяли экономическое будущее России, поскольку страна не имела иного источника рабочих рук и инвестиций, если не считать налоговых поступлений. Даже без учета политических соображений продолжение НЭПа, видоизмененного или нет, в лучшем случае привело бы лишь к умеренной индустриализации. Кроме того, без наличия развитой промышленности крестьяне не могли купить в городе достаточно товаров, чтобы хотеть продавать свои излишки. Этому обстоятельству (известному как “ценовые ножницы”) суждено было стать петлей, в конце концов задушившей НЭП. Шестьдесят лет спустя аналогичные “ножницы” подорвали горбачевскую перестройку. Почему, рассуждали советские рабочие, они должны повышать производительность труда, чтобы получать более высокую заработную плату, раз экономика не производит достаточно промышленных товаров, которые можно купить на эти более высокие зарплаты? Но как можно было насытить потребительский рынок, пока советские рабочие не повысят свою производительность?

Поэтому трудно было рассчитывать на то, что НЭП, т. е. сбалансированное экономическое развитие, основанное на крестьянской рыночной экономике, управляемой государством, станет длительной стратегией. Для режима, выбравшего социалистический путь развития, главными, безусловно, являлись политические аргументы, которые отвергали НЭП. Разве он не направил еще слабые силы нового общества на производство незначительных предметов потребления и создание мелких предприятий, вновь возрождавших только что свергнутый капитализм? И все же большевистскую партию заставляла колебаться возможная цена альтернативного варианта. Он означал индустриализацию силовыми методами – вторую революцию, но теперь уже не снизу, а навязанную сверху государственной властью.