Другим аспектом советского развития, который едва ли заслуживает доброго слова, была невероятно раздутая бюрократия, порожденная командным стилем руководства, с которой не мог справиться даже Сталин. Выдвигались серьезные предположения, что Большой террор конца 1930‐х годов был вызван отчаянными усилиями Сталина “преодолеть бюрократическую неразбериху, искусно уклонявшуюся от попыток государственного контроля” (Lewin, 1991, р. 17), или хотя бы помешать ей прийти к власти в качестве косного правящего класса, что в конечном счете и произошло в эпоху Брежнева. Все старания сделать работу чиновников более гибкой и эффективной лишь увеличивали их количество и зависимость от них. В конце 1930‐х годов бюрократический аппарат вырос в два с половиной раза больше, чем число остальных трудящихся. Перед войной на двух производственных рабочих приходилось более одного чиновника (Lewin, 1991). При Сталине верхушку руководящих кадров составляли, как было сказано, “наиболее могущественные рабы, каждый из которых все время ходил по лезвию ножа. Их власть и привилегии омрачались постоянным memento mori”. После Сталина или, скорее, после того, как в 1964 году был свергнут последний из “кремлевских бонз” Никита Хрущев, больше ничто не препятствовало стагнации системы.

Третьим изъяном этой системы, который в конце концов и погубил ее, была ее негибкость. Настроенная на постоянный рост производительности, система не имела механизмов ни для изменения количества (кроме увеличения), ни для изменения качества продукции, характер и качество которой определялись заранее, а также не была приспособлена к модернизации. Наоборот, эта система не знала, что делать с изобретениями, и не использовала их в гражданской экономике, так сильно отличающейся от военно-промышленных комплексов[133]. Что касается потребителей, то они не были обеспечены ни рынком, который отражал бы их вкусы, ни какой‐либо возможностью выбора экономической и политической системы. Наоборот, планирующие органы лишь поощряли первоначальный курс системы на максимальное производство средств производства. Самое большее, на что можно было рассчитывать, – это на то, что по мере развития экономики будет производиться больше потребительских товаров, даже если организация промышленности по‐прежнему направлена на производство средств производства. При этом система распределения была столь несовершенной (системы организации услуг почти не существовало), что повышение уровня жизни в СССР (начиная с 1940‐х по 1970‐е годы оно было впечатляющим) могло осуществляться только с помощью “теневой” экономики, которая стала быстро развиваться, особенно с конца 1960‐х годов. Поскольку “теневая” экономика по определению не отражается в официальных документах, можно лишь догадываться о ее размерах. Согласно приблизительным подсчетам, в конце 1970‐х годов городское население СССР тратило около 20 миллиардов рублей на частные потребительские, медицинские и адвокатские услуги (Alexeev, 1990) плюс еще около 7 миллиардов на подарки для обеспечения этих услуг. Эта сумма сопоставима с общим объемом импорта страны.