– Скёлль и в самом деле перебил миссионеров? – спросил я у Свитреда. Мы разговаривали на залитой светом улице перед большим домом. Его эскорт и боязливого молодого попа я отправил подкрепиться едой и элем.

– Предал мученической смерти, – с ненавистью произнес Свитред.

– Странно, – пробормотал я. – Поскольку кое-кто из христиан-саксов принял его сторону.

– Дьявол рыщет по земле и вершит свою работу.

Я перечел письмо. Оно было официальным и холодным, и я предположил, что сочинял его не Этельстан, хотя свиток скрепляла его печать и подпись. Скорее всего, автором был какой-нибудь священник.

– Это ты сочинил? – спросил я у Свитреда.

– Да. По распоряжению принца.

– А копия отправлена королю Эдуарду?

– Разумеется.

Я молчал до тех пор, пока он не добавил неохотное «господин».

Письмо на самом деле предназначалось Эдуарду, подумал я, и было призвано уверить его в преданности Этельстана. Тем не менее оно подтверждало усиление Скёлля, а также намекало, что творимые им зверства могут дать саксам повод считать договор нарушенным и вторгнуться в Кумбраланд. А если это вторжение состоится, Нортумбрия навсегда потеряет западную половину своей территории. По праву завоевания Кумбраланд станет частью саксонского Инглаланда.

– Надеюсь, что вы покараете этого язычника, – заявил отец Свитред, когда я закончил чтение, а потом добавил, снова с большой неохотой, словечко «господин».

– Я дал клятву убить его, – отрезал я, не нуждаясь, чтобы саксонский поп напоминал мне о моих обязанностях.

– Ты так говоришь, но ничего не предпринимаешь! – огрызнулся Свитред.

А потом глаза его округлились в удивлении при виде несуразной фигуры, поднявшейся по ступенькам на скалистую площадку перед большим домом Беббанбурга, где мы разговаривали.

У направляющегося к нам человека были седые волосы, свисавшие до пояса, старческое лицо светилось энергией, но что изумило отца Свитреда сильнее всего, так это его облачение. Пришелец был одет в сутану, ризу и палий, на голове у него была митра, в левой руке он держал епископский посох, а на правой красовался тяжелый серебряный перстень с янтарем. Завидев отца Свитреда, он явно оживился и, не обращая внимания на меня, сунул под нос рослому священнику правую руку.

– Целуй! – велел он. – Ну, целуй же!

Свитред был так удивлен и даже, наверное, ошарашен пестрым нарядом неизвестного, что сделал полупоклон и покорно чмокнул епископский перстень.

– Ты прибыл из Рима? – осведомился длинноволосый.

– Нет, – пролепетал не успевший опомниться Свитред.