9 термидора II года (27 июля 1794 года) в 11 часов утра открылось знаменитое заседание конвента, результатов которого почти никто не мог предвидеть. Если бы Робеспьер направился теперь во главе вооруженного отряда на конвент, то он бы, по всей вероятности, торжествовал победу. Но он был только оратором и хотел победить речами. Образовавшаяся против него коалиция справилась с его ораторским талантом без особого груда.

Глубокое молчание воцарилось в зале конвента, бывшей уже свидетельницей не одной бурной сцены, когда на трибуну взошел Сен-Жюст. Кстати надо заметить, что он обещал своим товарищам из комитета благоденствия предварительно показать им свою обвинительную речь, но не исполнил своего обещания.

«Я не принадлежу ни к какой строящей заговоры политической фракции. Я хочу провести борьбу со всеми ими, – так начал Сен-Жюст свою речь. – Обстоятельства сложились так, что эта трибуна может стать Тарпейской скалой для того, кто вам скажет, что некоторые члены правительства покинули стезю мудрости».

Тогда поднялся Талльян, в душе которого вспыхнуло мужество отчаяния, так как в тюрьме в ожидании смертной казни сидела его возлюбленная. Он прерывает Сен-Жюста следующими словами: «Ни один честный гражданин не может без слез смотреть на все несчастия, которые постигли страну. Повсюду царят раздоры. Сегодня снова хотят сделать нападение, чтобы ввергнуть отечество в пучину бедствий. Я требую, чтобы завеса была целиком сорвана!»

«Это надо сделать! Это будет сделано!» – раздалось со всех сторон, и шумные аплодисменты огласили зал. Сен-Жюст остался стоять, точно пораженный громом. Бильо-Варенн бросается к ораторской трибуне и произносит громовую речь против триумвиров. «В якобинском клубе, – восклицает он, – раздавались угрозы уничтожить национальный конвент, и конвент будет уничтожен, если он будет проявлять слабость». Шумные аплодисменты раздаются также по адресу Вильо. Робеспьер направляется к трибуне, чтобы возразить Вильо. Но лишь только он начинает говорить, как со всех сторон раздаются крики: «Долой тирана!» Вильо остается стоять на ораторской трибуне. Робеспьер снова начинает говорить, но тотчас же его опять прерывают криками: «Долой тирана!» И эти крики совершенно заглушают его голос. Тщетно он обращается к Горе, к Долине; ему больше не дают говорить. Охрипшим голосом с пеною у рта, с раскрасневшимся лицом Робеспьер обращается к председателю: «В последний раз спрашиваю тебя, председатель разбойников, дашь ли ты мне слово». Те из присутствовавших, которые расслышали этот крик, не могли, как рассказывают, никогда в своей жизни забыть его. Но председатель Тюрио, дантонист, звонит, и в то время, как Робеспьер, шатаясь, точно пьяный, направляется к своему месту, друг Дантона Гарнье де л’Об кричит ему громовым голосом: «Презренный! Кровь Дантона душит тебя!» Потрясенный Робеспьер опускается на свое место, и Талльян с кинжалом в руке вносит предложение об аресте Анрио, который, как об этом дошли сведения, возбуждал в этот самый момент народ против конвента. Конвент постановляет арестовать Анрио и Робеспьера. Это решение было встречено страшными криками одобрения. Точно также Сен-Жюст и Кутон объявляются арестованными. Тогда младший Робеспьер гордо заявляет: «Я так же виноват, как мой брат; я разделяю его взгляды и хочу разделить его участь». А Леба восклицает: «Я не хочу быть участником позорного постановления об аресте Робеспьера; я требую, чтобы и меня арестовали». Конвент постановляет арестовать и этих обоих. Арестованных уводят. Последние слова Робеспьера были: «Республика погибла, разбойники победили». Стража конвента не без колебания решается наложить руку на этих за минуту до того столь могущественных людей, так внезапно низвергнутых со всей высоты.