Всё это д-р Лазоверт не мог не знать. И прекрасно понимал, что «старец» вряд ли помрёт быстро, но… Но, скорее всего, отключится от передозировки. А уж там вы, господа хорошие, действуйте, как хотите: душите, топите… Кому какое дело, что «старец» этот, быть может, ещё будет жив…

Главное заключалось в другом: даже если этот Распутин умрёт, никто и никогда не сможет предъявить обвинение в его преднамеренном отравлении. Передозировка лекарственного препарата и отравление ядом – абсолютно разные вещи! И никакие жандармы не страшны. Вина за смерть от передозировки лекарства, по сути, ненаказуема: поди докажи! Ну а констатировать exitus letalis не составит труда. Как там у старика Парацельса: omnibus venenum, et omnes medicina. Всё – яд, всё – лекарство. То и другое определяет доза. В этот раз дозу будет определять он, доктор Лазоверт. И это будет его личной тайной.

Впрочем, внимательно наблюдать за тем, как поведёт себя мужик-выпивоха, пожалуй, будет некому. В этот вечер им всем придётся здорово поработать. А тяжёлый труд требует помощи, и от кокаина, надо думать, никто не откажется. Но это не его, Лазоверта, забота – патрона. Вот пусть и думает…

Так что на сервированном столе в Юсуповском дворце вместо цианистого калия вполне могли появиться истолчённые таблетки, казалось бы, невинного «средства от кашля» под названием «Heroin hydrochloride». Препарата, который не только помогал при кашле, но и… снимал любую боль.

В ту роковую ночь об этом мог знать всего лишь один человек – тот, кому было поручено самое ответственное дело.

В своих воспоминаниях Пуришкевич, тщательно скрывая основные факты, раз за разом проговаривается, углубляясь в детали. Так, очередной отрывок из его дневника всё расставляет по своим местам:

«…– Где Лазаверт? – спросил я поручика С. по уходе Юсупова. – Не знаю, – ответил последний, – должно быть, у автомобиля. «Странно», – подумал я и намеревался уже спуститься за ним, как вдруг увидел его, бледным, осунувшимся, входящим в дверь кабинета. – Доктор, что с вами? – воскликнул я. – Мне стало дурно, – прошептал он, – я сошел вниз к автомобилю и упал в обморок, к счастью ничком, снег охладил мне голову, и, только благодаря этому я пришел в себя. Мне стыдно, В.М., но я решительно ни к чему не гожусь. – Доктор, доктор! – проходя в это время мимо нас и качая головой, промолвил Дмитрий Павлович. – Вот не сказал бы. – Ваше высочество, – разводя руками и как бы извиняясь, ответил Лазаверт, – виноват не я, а моя комплекция. Мы оставили Лазаверта в покое, предоставив его самому себе, и стали ждать…»[309]