Люди представляли себе империю совсем по-другому. Колонии оказались кладбищами, и не только для солдат, участвовавших в конфликтах, смысл которых они едва понимали. Половина прибывших в Западную Африку колонистов скончалась в течение трех месяцев. В Сьерра-Леоне смертность составляла 483 человека на тысячу, в районе Золотого Берега — 668 человек на тысячу. На Цейлоне смертность была в пять раз выше, чем в Британии. Виктория понимала мировую обстановку лучше, чем большинство ее подданных и политиков. Во время ожесточенных боев в Афганистане она писала: «Необходимо удержать наши позиции в Индии и в колониях». Биконсфилду она сообщила: «Если мы хотим сохранить положение державы первого порядка, мы вместе с нашей Индийской империей и нашими обширными колониями должны быть постоянно готовы к нападениям и войнам на разных территориях».

В письме к леди Эли она заявила: «Я хочу доверять своему правительству, из кого бы оно ни состояло, но эти люди должны заранее понимать, что я никогда не смогу доверять им, если они попытаются разрушить и отменить то, что было сделано до них». По словам писателя Фрэнка Буллена, «ни один мальчишка не смел прийти в школу и сказать, что он против империи, — вздумай он так поступить, его немедленно поколотили бы». Приключенческие романы, рассказы и иллюстрированные журналы изображали дальние рубежи империи как арену героических приключений. Они много писали о гордости и престиже, но мало — о торговле, хотя постоянный поиск новых коммерческих возможностей и новых рынков был главной движущей силой империализма.

В конце 1878 года Гладстон записал в своем дневнике, что верит в борьбу за «справедливость, человечность и свободу», и добавил: «Если я действительно верю в это, то я должен рассматривать свое нравственное призвание к этой работе как знак великого и высокого Божьего поручения, для исполнения которого Он избрал меня». Даже во второй половине XIX века это еще звучало вполне серьезно, хотя сейчас, без сомнения, было бы воспринято как своего рода мания почти всеми, кроме избравших сомнительный путь религиозного радикализма. За Гладстоном стояла масса нонконформистов — сила, значительно более весомая и могущественная, чем радикальные либералы. Разумеется, подобные настроения только отталкивали и раздражали такого человека, как Дизраэли.

С такой установкой Гладстон начал Мидлотианскую кампанию в ноябре 1879 года. В своих выступлениях он по-прежнему осуждал злодеяния Турции, но вместе с тем касался широких вопросов внутренней политики, особенно уместных в преддверии всеобщих выборов 1880 года. Он начал свою кампанию в загородном поместье лорда Роузбери, что значительно ускорило карьеру Роузбери, а затем совершил поездку из Ливерпуля в Эдинбург, чтобы выступить с серией речей, представлявших собой нечто среднее между лекцией и проповедью. Он выступал в Карлайле, в Хоуике, в Галашилсе. Пожалуй, это была первая политическая кампания в истинном смысле слова. Как сказал Дизраэли, «мы управляем людьми с помощью слов».