Иван Петров рассказывает о постановке «Фауста» в 1949 году, когда Мелик-Пашаев попросил его отдать первые два премьерных спектакля Александру Пирогову, на что молодой певец ответил: «Какое может быть сомнение? Я могу выступить в любом по счету спектакле. Моя задача — спеть хорошо!» Все бы так. О необходимости срочной замены, как правило, сообщали телефонным звонком из репертуарной части, но иногда и сам заболевший исполнитель мог попросить сменщика. Максим Дормидонтович Михайлов переживал, когда по состоянию здоровья не мог выступить в спектакле, объявленном в афише, но бывало это нечасто. Певец знал свои, только ему помогающие рецепты настройки голоса, например соленый огурец, которым он закусывал перед исполнением важной партии. На редкость душевный человек, однажды он должен был петь Варяжского гостя в утреннем спектакле «Садко» для воинов Советской армии. Но случилось непредвиденное. Он жил на улице Горького, 18, шел как-то домой, по пути заглянул в Елисеевский магазин, а там консервы китайские продают. Он и купил пару банок на пробу. И так ему понравилось, что дома он сразу съел всю банку целиком, а утром встал — голос осип! И огурцы не помогли.

И тогда Михайлов обратился к Петрову: «Ваня, выручи, пожалуйста. Не звучит у меня что-то голос сегодня. Спой за меня Варяга!» А Петров простыл, плохо себя чувствовал и сидел дома: «Максим Дормидонтович, но я ведь простужен». Михайлов снова: «Умоляю, спой. Ведь что могут подумать и сказать солдаты — Михайлов не захотел для них петь». Петров, несмотря на недомогание, выполнил просьбу метра, благо что партия была небольшой. Быстро загримировавшись, он вышел на сцену и спел Варяжского гостя. А в гримерке его ждал Михайлов с бокалом шампанского в руках: «Дорогой Ваня, хороший ты человек, спасибо тебе! Выручил меня! За твое здоровье! — Такой это был по-настоящему русский человек — добрый, порядочный, человечный, исполненный собственного достоинства», — вспоминал позднее Иван Иванович[65]. Приведенная нами ситуация очень наглядно демонстрирует, насколько разными людьми были солисты Большого театра.

Михайлов понял, что не сможет достойно спеть Варяжского гостя, уже сидя в своей гримерке перед зеркалом. Обычно, гримируясь, он раздевался по пояс при открытых настежь окнах, причем в любое время года, в том числе и зимой. Он считал, что так закаляется голос (тогда, кстати, был ноябрь). Однажды враги забили окно гвоздями, но Максим Дормедонтович умудрился его открыть. Согласно бытовавшему порядку, как только артист загримировывался, переодевался и был готов выйти на сцену, его предполагавшийся сменщик мог чувствовать себя спокойно — в этот вечер мчаться в театр ему не надо. Но случались экстраординарные ситуации. Как-то раз во время «Травиаты» у исполнителя роли Жермона случились острые желудочные колики, которые не смог снять даже дежуривший за кулисами врач. Срочно бросились звонить другому артисту — человеку исключительно надежному, который в это время отмечал день рождения своего друга. А поскольку спектакль уже начался и замена не потребовалась, этот певец уже успел поднять тост, и не один, что было явным нарушением режима, но признаться в этом было выше его сил. Находившиеся на этом торжестве коллеги певца стали помогать ему, так сказать, вернуть вокальную форму, предложив выпить какие-то импортные чудо-таблетки: мол, как рукой снимет любые проявления алкоголя. Тот выпил и приехал в театр.