Даже удивительно, как они вообще еще кого-то запомнили кроме Сталина: «Веселый народ — плясуны в Большом театре, хорошо пляшут, и хоть молчат, не играют песен, а все понятно, что они в колхозе живут и после уборки урожая веселятся» (колхозник П. Солдатов); «Как же это люди так плясать научились, да так прыгают, как птицы… Нет ли у них пружин каких-нибудь в туфлях?» (колхозница Х. Мартынова). Плясуны с пружинами в туфлях — это Асаф Мессерер, Ольга Лепешинская и Софья Головкина. Для них казаки выступили в качестве консультантов, обучая их петь свои песни и повязывать платки, как донские колхозницы. Спасибо, хоть не переучивали танцевать.

В заключение визита директор Мутных позаботился и о росте благосостояния одухотворенных «Светлым ручьем» колхозников (которым просто повезло — ведь совсем скоро балет Шостаковича будет запрещен). Он попросил ЦИК СССР «дать возможность колхозникам по твердым ценам купить обувь, галоши, детское пальто, мануфактуру и прочее за наличный расчет». Это было обычным явлением, директор не раз обращался к руководству страны за радиоприемниками, велосипедами, обувью, одеждой, отрезами на платье для артистов театра. А среди зрителей отзывы на «Светлый ручей» были и такие: «Я бы хотела показать в балете руководство партийной или комсомольской организации колхоза. Хорошо бы на заднем плане сцены поставить накрытые столы, ведь после праздника его участники всегда закусывают» (рабочий Глядштейн, шлифовальный цех завода «Шарикоподшипник»). Действительно, многого не хватало в том балете, потому его и закрыли.

Эх, зря донским колхозникам не показали еще и оперу «Леди Макбет Мценского уезда» с ее похотливой (по выражению Прокофьева) музыкой. Интересно, что бы они тогда сказали, если бы также увидели в ложе любимого вождя? В дневнике Елены Булгаковой читаем ехидную запись: «Мелик во фраке, с красной гвоздикой в петличке готовится дирижировать — идет второй раз “Леди Макбет”. Все взволнованны, так как незадолго до этого Хозяин со свитой был на “Тихом Доне”, на следующий день все главные участники спектакля были награждены орденами и званиями. Поэтому сегодня все — и Самосуд, и Шостакович, и Мелик ковыряют дырочки на левой стороне пиджаков. Правительственная ложа уселась. Мелик яростно взмахивает палочкой, и начинается увертюра. В предвкушении ордена, чувствуя на себе взгляды вождей, — Мелик неистовствует, прыгает, рубит воздух дирижерской палочкой, беззвучно подпевает оркестру. С него градом течет пот. “Ничего, в антракте переменю рубашку”, — думает он в экстазе. После увертюры он косится на ложу, ожидая аплодисментов, — шиш. После первого действия — то же самое, никакого впечатления. Напротив — в ложе дирекции — стоят: Самосуд с полотенцем на шее, белый, трясущийся Шостакович. Вытянув шеи, напряженно смотрят напротив в правительственную ложу. Там — полнейшее спокойствие».