Прошли те времена, когда молодой певец гордился тем, что вышел на сцену в парике Собинова. Артисты последующих поколений считали, что носить костюм своего конкурента по гримерке — это самое последнее дело. «Попробуй, — рассказывал костюмер Смирнов, — дай тому же Нестеренко костюм Селезнева. Но однажды так и случилось. Я говорю Нестеренко: “Ну убивайте меня, ну порвался ваш костюм, ну что ж теперь делать?” Бывает, облачишь его в конце концов в “то, что есть”, а он никак не может вжиться в образ: “Ну нет у меня сегодня голоса, ну нету, ну что делать. И водички попил, и кофе попил. Пойду пробегусь на пару этажей вверх-вниз, вспотею, может быть, и голос появится”». А Соткилава, бывало, капризничал, жалуясь, что костюм ему мал. Тогда костюмер показывал ему пришитую бирку: «Соткилава». И певец соглашался: «Наверное, я растолстел!» — слыша в ответ: «Другого нет: я ж его с неба не достану!»

Описанные подробности, будь то беготня по театру с целью появления голоса (Максим Дормидонтович Михайлов, напомним, доставал из кармана соленый огурец) или поиск фамилии артиста на его костюме — это непременная деталь театральной повседневности. Но бывало и такое, когда фамилия была видна и зрителям. Иван Петров пел как-то партию Собакина в «Царской невесте», в сцене помолвки Марфы и Лыкова он должен был выйти в кафтане, поверх которого накинута еще и легкая шубка без рукавов, отороченная мехом. Шубку эту певец позабыл надеть. Ну и что же такого, скажем мы, это ведь не пистолет Германа, как в том случае с Атлантовым. Вышел Петров без шубки и слышит какие-то смешки в зале, а костюмер из-за кулис странные пасы руками делает. Причину наступившего оживления Иван Иванович узнал, уйдя со сцены: «Оказывается, передняя часть моего кафтана была сделана из настоящего дорогого материала и расшита парчой, а заднюю (ведь ее из-за шубки не видно) сшили просто из дерюги. Да еще жирным шрифтом, словно углем, написали: “ ‘Царская невеста’. Собакин. Петров”, что я и демонстрировал публике». Перед следующим выходом Петров уже не дал зрителям повода воспользоваться биноклями («Что это там написано?»), костюмер накинул на него недостающую шубку.

А костюмер Смирнов в другой раз перепутал двери и прямо во время спектакля вышел на сцену во время «Хованщины». Что самое забавное, направлялся он в буфет: «Забывшись от всей этой музыки, я вышел на сцену… Шел, о чем-то о своем задумался и… вижу боковым зрением публику в зале. А я-то в черном рабочем халате. Помощник режиссера показывает мне знаками: “Ты что? Ненормальный?” Думаю: назад идти или как? Так до конца спектакля и простоял на сцене». Если бы сегодня, в эпоху, когда старые русские оперы поют в джинсах и телогрейках, произошло нечто подобное, это немедля получило бы высочайшую оценку критики как остроумная находка режиссера: мужик в черном халате посреди «Хованщины»![90]