Вот почему и следующее поколение солистов Большого пыталось уже походить на стариков, от которых унаследовало не только государственную любовь и славу, но и право жить в домах Большого театра. Молодежь пыталась им подражать во всем. Например, Ирина Архипова, чье детство прошло в коммуналке в Романовом переулке в бывшем доходном доме. Будучи уже студенткой консерватории, Архипова ютилась в каморке для прислуги, соседствовавшей рядом с кухней и не превышавшей по площади пяти квадратных метров, свет в комнату проникал через застекленное окошко из кухни. Став примой Большого театра и переехав в Брюсов переулок, Ирина Константиновна озаботилась покупкой старинной мебели. Благо что комиссионные магазины в 1960-е годы были завалены антиквариатом, здесь можно было обогатиться и старинной люстрой с канделябрами, и ломберным столиком, и обитым полосатым шелком диванчиком из красного дерева павловской эпохи, и колченогим круглым обеденным столом, и резным буфетом. И человек с деньгами (а хорошо бы еще одновременно со вкусом) мог очень даже неплохо обставить свою большую квартиру.

Архипова пошла в комиссионку, поговорила с опытными продавцами, пообещавшими подобрать то, что нужно, само собой, не бесплатно. Первой покупкой стало то самое шаляпинское зеркало. Второй старинной вещью, перекочевавшей в квартиру народной артистки из популярного в среде богатеньких москвичей комиссионного мебельного магазина № 1 на Петровке, 28, стал необычайно красивый комод «байю» — из розового дерева, с мраморной доской и бронзовыми накладками-украшениями. Его также сдали в магазин пожилые московские интеллигенты, покидавшие обжитые кварталы Арбата и получившие новую отдельную квартиру на Юго-Западе. Правда, хорошие знакомые певицы, которых она привела в магазин посоветоваться, — академик-филолог Виктор Виноградов и его жена Надежда Малышева, педагог музыкального кружка в архитектурном институте, раскопавшая среди его студентов немало вокальных талантов, в том числе и саму Архипову, — к выбору ее отнеслись скептически. Они-то видели и мебель получше, и вкусом обладали хорошим (еще до 1917 года!). Малышева пыталась отговорить: «Ира! Это не то! Это хорошо для генеральш — слишком уж эффектно». Архипова парировала: «Зачем мне быть генеральшей — я сама генерал». Последнее соответствовало ее высокому положению в Большом театре. Действительно, зачем Архиповой генерал, вот она и вышла замуж за молодого тенора и бывшего солдата Советской армии Владислава Пьявко, на 16 лет ее моложе.

У балетной молодежи, пришедшей на смену Галине Улановой и Марине Семеновой, Алексею Ермолаеву и Михаилу Габовичу, и пристрастия были аналогичные: например, Марис Лиепа, поселившийся в освободившейся квартире Екатерины Гельцер (и считая это Божьим промыслом), вел образ жизни аристократа — собирал иконы, античные инталии и камеи, обожал шампанское, устраивал мальчишники в Сандунах. И не на футбол ходил, а занимался дайвингом — подводным плаванием. Жил с шиком. И детей своих приучал. Дочь Илзе вспоминает интерьеры своей квартиры: «Потолки украшены лепниной с вензелями, причем в каждой комнате лепнина с определенным сюжетом. В спальне — с целующимися голубками, в гостиной — с вензелями “Е. В. Г.”, в балетном зале — с музыкальными инструментами, мраморные подоконники, белые колонны при входе в гостиную, раковины саксонского фарфора». А еще от Гельцер остался маленький бассейн. Марис Лиепа из артиста балета вмиг превращался в экскурсовода, показывая гостям странную дверную ручку, прибитую к стене, — то ли это был балетный станок, за который держалась Гельцер, то ли приспособление для передвижения престарелой балерины по квартире, скорее всего, и то и другое. И все же некоторая вторичность чувствуется — Лиепа с его талантом в Европе мог бы жить в своей квартире, а не в чьей-то бывшей, пусть даже Гельцер…