Так на один вечер Большой театр стал Театром эстрады. Смеялись все — и члены советского правительства, и зрители в партере. То есть народ и партия стали едины, хотя бы на несколько часов. Балет превратился в пародию. Артисты никак не могли взять себя в руки, собраться. Совершая смешные ошибки, они стали напоминать стоящие костяшки домино, падающие друг за другом. Косыгин и Фурцева с трудом сдерживали смех, не смешно было только Подгорному (по понятной причине) и Яхья Хану, мало чего понимавшему в происходящем.

Наконец объявили антракт. Подгорный пулей вылетел из ложи, скрывшись в ближайшей к ней комнате с телевизором, досматривать матч. А дипломатичный Косыгин позвал пакистанского президента на торжественный ужин, организованный здесь же, в специальном банкетном зале. За ужином советский премьер открыл Яхья Хану большой секрет: на сцене танцевали не артисты Большого театра, а солисты Киргизского театра оперы и балета из города Фрунзе. Косыгин списал провал спектакля на молодость и неопытность артистов, приехавших из Киргизии, где до 1917 года не было не только своей национальной классики, но даже письменности. Следовательно, все случившееся на сцене надо воспринимать как торжество ленинской национальной политики, благодаря которой киргизские танцоры вообще оказались на сцене Большого театра.

Свое слово вставила и министр культуры Екатерина Алексеевна Фурцева, разъяснившая, что перед самым началом спектакля артистам сообщили о том, что среди зрителей будет высокий гость — президент Пакистана господин Ага Мухаммед Яхья Хан. По ее словам, эта новость так разволновала молодых артистов, что они не могли успокоиться, очень волновались и переживали, а это не могло не сказаться на их выступлении, которое в первом акте вышло довольно неудачным. Но она выразила уверенность, что после антракта все выправится.

Косыгин же, выяснив фамилию автора балета — композитора Власова, поручил переводчику не называть ее президенту Пакистана. И то правда, это ведь не Глинка и не Мусоргский. Тактичный Яхья Хан ответил, что «за исключением некоторых неудачных моментов и с учетом испытанного артистами понятного волнения, труппа выступала в целом не так плохо». Дальнейшие переговоры прошли в обстановке полного единодушия и взаимопонимания, как гласило опубликованное коммюнике, чему способствовал прекрасный стол кремлевских поваров.

Обычно суровый Косыгин (сталинская закалка!) уже после первой рюмки армянского коньяка начинал улыбаться, теряя напускную строгость. В отличие от Подгорного с его фанаберией Косыгин уважал людей не только за их должность. При этом он принадлежал к тому редкому числу советских вождей, знавших, например, каким ножом и вилкой надо пользоваться, когда ешь рыбу, мясо или курицу, то есть был посвящен в детали этикета. Советский премьер обратил внимание на то, что переводчик за весь вечер не позволил себе ни капли спиртного: