Брайт всхлипывает, чувствуя подступающую к вискам пульсацию головной боли.

“Не могу посылать тебе это. Личная переписка под запретом, только короткие записки. Они боятся, что я использую шифр. Что ж, буду писать “в стол”, а потом ты прочитаешь эти письма, сидя в нашей библиотеке в Дорне.”

Так начинается первое письмо, а дальше очень много нежных слов о том, как однажды всё будет хорошо.

“Да, думаю мы можем поехать в Дорн, когда всё закончится!

Будем гулять по лесу, поить твоего дядю шампанским, чтобы погода всегда была хорошей*. Он, кстати, уверен, что мы в Аркаиме, писал мне туда, что хочет встретиться в начале октября, быть может, хочет помириться? Мне передали, но ответить не дали. Видимо, траминерцы хорошенько защитили себя, раз новость о похищении не дошла до нашей семьи.

Непривычно засыпать, не зная, что с тобой. Я параноик. Ты всегда так обо мне говорила. Ну, что поделать, в нашей семье самые чувствительные отцы, тебе ли не знать. Вспомни, стоит тебе поранить палец, и у меня уже руки трясутся. Твой дед был таким же!

Я всегда так тебя берёг, а тут просто…

Прости меня, если сможешь.”

Все письма обрываются вот так нелепо и странно. Отец много вспоминает прошлое, обрывок за обрывком Брайт погружается в те дни, когда всё было иначе, и никак не может смириться со своей потерей. Не может принять, что не ответила на все эти письма.

“Я тут придумал кое-что, как насчёт небольшого ремонта?..”

“Почему бы нам не поехать к твоей бабушке?”

“Подумываю заменить надпись на надгробии деда…”