“Помнишь, мы обсуждали книгу? Кажется, это был июль? Да, думаю, что июль. Как раз шли дожди, и мы часто сидели на террасе. Так вот, я тут эту книгу нашёл…”

Всякий раз от очередного предложения как-то переделать дом, куда-то поехать или что-то вместе вспомнить, у Брайт в сердце остро жжёт, а из глаз катятся слёзы.

Тон писем меняется с каждой прожитой в заточении неделей, пока обрывки не становятся более информативными и менее личными.

“Исследования совершенно в тупике, никогда такого не встречал. Это никуда не годится, одна информация противоречит другой! Не то болезнь следствие сил, не то силы следствие болезни. В любом случае, мы пока ни к чему не пришли, и это очень отдаляет нашу с тобой встречу. Месяц расчётов улетел в никуда, всё на выброс! Но, признаться, я вывел такую формулу, что мог бы собой гордиться. Быть может сохранить на будущее?..”

“Эта страна удивительно отсталая. Не понимаю, как они существуют!”

“Прикладываю часть своего неофициального исследования. Это приходится скрывать от всех, включая, Блауэра, хоть он и толковый учёный. Доверять ему — это доверять Ордену.”

“Они фанатики.”

“Что ж, правда оказалась настолько печальной, что я вынужден смириться со своим поражением. Я — ширма, инструмент для поднятия репутации правительства. Я нужен им, чтобы тянуть время…”

Брайт сжимает письмо в руках. Он был обречён. Он ехал сюда, чтобы сыграть свою роль, а потом умереть.

Сердце колотится сильно, и это доставляет почти невыносимую боль. Хочется всё это от себя убрать, лечь как прежде под одеяло и свернуться там, накрыв голову подушкой.