– Вроде, нет. А что?

– Да, так. Ничего.

– Нет, говори! Что?

– Твою мать! Накладная выписывается на тридцать четыре гроба. В машину грузится тридцать шесть. Ну, или, например, сорок. Гаишники при проверке едва ли будут их пересчитывать, ты сама понимаешь! За тридцать четыре гроба директор морга платит Мишкиному начальнику, как обычно, по документам. За остальные – Мишке и Генке, но, разумеется, подешевле процентов на двадцать пять. Таким образом и ему получается хорошо, и им охренительно. А тебе – процент за идею.

– Так ты об этом думал всё это время? – оторопела Юлька. Матвей кивнул.

– Классная мысль, правда?

– Иди ты в жопу! – вскричала Юлька, поднявшись. Сняв с себя полушубок, она швырнула его Матвею, – ты просто тварь какая-то! Идиот, а не человек! Пошёл вон отсюда!

– Ладно, пойду.

Сказав так, Матвей погасил окурок и встал. Начал надевать полушубок. Юлька заплакала.

– Что ты плачешь, дура? – вспылил Матвей, – тебе в любом случае нужны деньги! Я их нашёл! Какие ко мне претензии?

– Никаких, – ответила Юлька, не прекращая реветь, – я просто устала. Матвей, я очень устала! Всю ночь таскала эти гробы. Извини, пожалуйста.

– Хорошо. Иди, отдыхай. Потом позвони мне. Завтра я, кстати, буду целый день дома. Менты просили завтра не выставляться. Сказали, мэр будет проезжать по Большой Семёновской.

Оглядевшись по сторонам, Матвей вынул из кармана коротенький карандаш, поднял валявшийся на полу обрывок чайной коробки и написал на нём телефон. Утирая нос, Юлька запихнула клочок под бинт на больной ноге. Потом обняла Матвея, крепко прижавшись к его груди.

– Спасибо! Пока.

Он провёл рукой по её спине. Почувствовав под футболкой, насколько она худая и как ей холодно, сказал:

– Ужас! Беги, что-нибудь надень.

Закрыв за Матвеем дверь, Юлька поднялась на второй этаж. Сонька с Мишкой спали. Хотела Юлька втиснуться между ними, но её взгляд упал на гитару. Она взяла её, перешла в рабочую комнату и уселась на подоконнике, свесив ноги. Она играла четыре часа подряд, заглушая боль. И боль отступала. Юльке было неловко из-за того, что она окрысилась на Матвея. Он ведь не виноват, думала она, что его характер сформировался в нынешнюю эпоху, когда практически всё продаётся и покупается. Но он при этом не оставляет Маринку с её проблемами и психозами.

От последней мысли Юльке стало ужасно. Её саму никогда никто не любил как женщину, хоть она была хороша собой, не в пример Маринке, и во всех смыслах более развита. Никогда. Никто. Гитара стонала блюз. Форточка была приоткрыта. Люди, шагавшие мимо особняка, поднимали головы.