– Что ты надела-то на себя? – изумилась панночка, будто и не услышав слов своей гостьи. Переходя от недоумения к смеху, она ощупала её кеды, джинсы и водолазку, – да ты с ума сошла! А ну-ка, давай всё это снимай! Если тебя поп такую увидит, я уж тебя от вилл не спасу. Будто ты не знаешь моих холопов! Для них главнее попа – только мой отец.

– Не надо меня спасать. Я сейчас уйду. Отдай мне икону. Я пришла сюда для того, чтоб её забрать.

Рот панночки приоткрылся. Она опять взмахнула ресницами необычной длины, нежными, как крылья у бабочки.

– Что я слышу, зоренька моя ясная? Ты пришла только для того, чтоб взять у меня икону?

– Да.

– Но это неправда! Этого быть не может! Ты ведь не знала, что она здесь. Когда мы с тобой ругались и когда ты уходила, её здесь не было!

– А откуда она взялась?

Панночка не знала, что отвечать. Маринка долго молчала, сравнивая её и изображение на иконе. Оно казалось ей более чувственным и живым, чем бледное, с переменчивыми глазами и жалким, дрожащим ртом лицо собеседницы. На иконе глаза её были также полны тоски, столь же беспредельной, но ни мольбы, ни надежды в них уже не было. Не было в них и ужаса. Но они внушали глубокий ужас.

– Ты знаешь, кто я такая, – снова заговорила Маринка, хорошенько продумав речь свою, – и ты также знаешь, что никогда Ребекка к тебе сюда не придёт. Но ты будешь вечно ждать её здесь и плакать о ней, потому что здесь – следы её ног в лужах её крови, крошки оладий, которые она ела, и здесь – всё то, к чему она прикасалась, на что смотрела, над чем смеялась и плакала. Я тебе её чем-то напоминаю, потому ты пытаешься убедить себя саму в том, что я – Ребекка и есть. Пусть будет по-твоему. Я согласна думать, что я – Ребекка. Я буду думать также и о тебе, пока не умру, хотя мы с тобой никогда уж более не увидимся. Но взамен отдай мне икону.

– Никогда более не увидимся? – тоном детского недоверия повторила панночка, опершись рукою о стол, – но почему так? Ведь я по-прежнему буду туда к тебе приходить!

– Не будешь. Икону я уничтожу.

Панночка вскинула руки к горлу, будто намереваясь освободиться от чужих рук, душивших её. А потом вдруг дико захохотала и завизжала:

– Ты не возьмёшь её! Не возьмёшь!!!

– Я её возьму. Подумай ещё, кто тебе нужнее – Ребекка или Маринка, которую от тебя тошнит?

– Но ты – не Ребекка! Ты никогда не станешь Ребеккой! Ведь это просто смешно!

– Тогда почему ты плачешь?

Панночка не ответила. Она стала ходить по горнице, совершенно не обращая внимания на осколки, вонзавшиеся ей в ноги. По её взгляду трудно было понять, что с ней происходит. Она не плакала, как казалось Маринке. Она лишь хлюпала носом.