– Это был слон, – ляпнула Маринка и прикусила язык, поняв, что ступила на тонкий лёд. Увы, было уже поздно.

– Нет, нет, это был не слон! – заверещал младший, – у слона – огромные уши! А у него были маленькие! Малюсенькие!

– Ну, значит, одно нам, по крайней мере, точно известно: это была не я, – вздохнула Маринка.

– Нет, мы не можем этого утверждать, – заспорила Машка, – если эти два идиота хомячка приняли за медведя, им с полпинка могло показаться, что у тебя – маленькие уши!

– Они, действительно, небольшие, – с тактом взрослеющего мужчины вступился за свою тётку старший, – просто они слегка оттопыренные. Чуть-чуть.

– Большие, большие, – безжалостно бубнил младший, давясь тортом, – даже ещё побольше, чем у слона!

Разгорелся спор. Маринка была готова повеситься. На её великое счастье, из темноты вдруг подкрался и зашуршал кустами под окном дождь. Все разом притихли.

– Мать твою драть, – произнесла Машка, взяв чашку с кофе, – а я хотела идти охотиться! На медведя.

– Он сам придёт на тебя охотиться, – посулил ей младший сынок. Было уже десять. Доужинав, ребятишки пошли смотреть телевизор в комнату тёти Иры. Сёстры, выключив свет, легли. Старинная купеческая кровать, на которой раньше спала Маринка, вновь заскрипела под её тяжестью, да не так, как раньше – может быть, потому, что стала ещё стариннее, ну а может быть, потому, что сама Маринка стала потяжелее. Машка несла с дивана всякую чушь. Её речь делалась всё тише и всё бессвязнее. Наконец, она уступила место тихому храпу. Спустя некоторое время легли и мальчики в другой комнате. Стало тихо. Тиканье ходиков разлеталось по тишине тугими, надтреснутыми щелчками. Маринка глаз не смыкала. Она лежала, слушая дождь. И только его. Он ей пересказывал её жизнь – загубленную, по сути. При этом он утверждал, что главное ещё ждёт её впереди, однако она его не увидит, поскольку смотрит назад.

– Но я не смотрю назад! – мысленно кричала Маринка, – на что смотреть? Ведь там – пустота!

Дождь не возражал. Он говорил дальше. Он вспоминал каждый день, каждый час, каждое мгновение – так подробно, так красочно, что Маринке хотелось плакать.

– Это, по-твоему, пустота? – спросил её дождь, прервав свой рассказ.

– А что же ещё? – был ответ Маринки, – ведь это, кроме меня, никому не нужно! Никто об этом не помнит, кроме меня! Вообще никто!

– Но я ведь об этом помню.

– Ты помнишь всё! Обо всех! Да только кому от этого легче?

– А не должно быть легко! Должно быть понятно.

– Благодарю! Теперь мне вполне понятно, что всё – бессмысленно. Эта пустота – на всю вечность!