– Совести нет, – ворчала премудрая Василиса Микулишна, забираясь под одеяло, – мало того, что переполох устроила среди ночи – ещё, свинья, и командует!

– Коза драная! – яростно поддержала сестру Настасья, ложась с ней рядом. Спали они на большой кровати. Зелга с Евпраксией улеглись на печи. Микула пошёл спать в горницу.

Хоть Евпраксия почти весь остаток ночи только и делала, что подлизывалась к разгневанной Тугорканской наследнице, та была к ней неумолимо повёрнута только задом. Впрочем, и это было с её стороны большим одолжением. На рассвете, когда Микула скрипнул воротами, Зелга глухо, свирепо бросила:

– Дрянь! Я ради тебя поскакала в Любеч, а ты себя как ведёшь? Это почему никому нельзя ничего рассказывать? Все охотники и дружинники с ног сбиваются! Князь, княжны и госпожа Янка сходят с ума! Вся Русь с ума сходит! Разве тебе никого не жалко?

– Ну, хорошо, – сжалилась над Русью Евпраксия, – если тебе так не терпится почесать языком, то спрыгивай с печки и беги в Киев! Прямо сейчас.

Зелга удивлённо приподнялась на локти.

– И всем рассказывать?

– Потихонечку. Ты понимаешь, душа моя? Потихонечку! Двум – трём сотням людей, не больше. И упаси тебя Бог кому-нибудь растрепать, где я нахожусь! Во дворец не суйся, ибо мой гнев на княжескую семью пока не остыл. Но прежде всего беги к меднику Улебу и забери у него те пуговицы, которые я ему отдала! Думаю, что он работу над ними уже окончил.

– А он их мне, думаешь, отдаст? – усомнилась Зелга, свешивая ноги с печи.

– Отдаст. Он прекрасно знает, что мы с тобой – одно целое. Объясни, что я велела забрать. И скажи, что скоро к нему приду!

– Дайте нам поспать, греховодницы! – пропищала с кровати премудрая Василиса Микулишна, натянув одеяло на ухо, – вот поганки!

– Просто негодницы! – поддержала её Настасья. Спрыгнув с печи, Зелга торопливо надела юбку, рубашку, бархатную зелёную шапочку с белоснежным пышным пером и помчалась в Киев.

Рассерженные Микулишны больше уж не уснули. Ещё часок поворочавшись, они стали орать служанкам, чтоб те готовили завтрак. С кислыми рожами выбравшись из-под двух пышных одеял, пошли умываться. Вернувшись, сели и начали прихорашиваться.

– Позволь, премудрая Василиса, я заплету твои косы дивные! – ласково предложила Евпраксия, соскочив с печи, – а ты, Настасья, румяна эти оставь! Пошли сейчас девку ко мне домой, пускай принесёт хорошие.

Премудрая Василиса, самостоятельно заплетая косы, с недоумением огляделась, словно не замечая Евпраксию. После этого обратилась к своей сестре, которая натирала щёки румянами перед зеркальцем: