Пока существовала система лагерей, шансы арестанта на спасение оставались неопределенными. После шока, вызванного арестом, допросами и судом, последующая деперсонализация заключенного совершалась в пересыльных тюрьмах и по прибытии в лагерь. Деперсонализация происходила в ходе раздевания донага, краже немногого имущества заключенного, непрерывных проверок, перекличек, перевозки в переполненных вагонах. В лагерях каждому заключенному, согласно официальным предписаниям, полагалось 1,5–2 квадратных метра [История ГУЛАГа 2004–2005, 4: 228–232, 254, 260, 271]. В реальности же эти стандарты редко поддерживались. В особенности в 1930-х годах заключенным приходилось спать на досках, в землянках и других подобных местах. Даже самые простые предметы обихода, например одеяла, были в дефиците или отсутствовали [Werth 1997: 250; Khlevniuk 2004: 208–210, 231–232, 275–276]. Большое место в воспоминаниях заключенных занимают описания отвоевывания пространства [Солженицын 1973–1974, 2: 204]. Строгая регламентация времени заключенного больше напоминала ситуацию в нацистских лагерях для Ostarbeiter и военнопленных, чем в концентрационных лагерях.

В советских лагерях большинство не принадлежавших к каким-либо кругам заключенных страдали от недоедания, тяжелой работы, изоляции и часто, как и в немецких лагерях, от физической диссоциации и «обледенения» [Pawelczynska 1979: 131–132; Herbert, Orth und Dieckmann 1998: 1159; Макуров 1992: 36–37, 146]. Дети кулаков, запомнившие первые дни изгнания, рассказывали о таких же невзгодах: материальные лишения, унизительная зависимость от начальства, массовая гибель окружающих их людей и мучительный вопрос, есть ли в их страданиях хоть какой-то смысл. В своих воспоминаниях они обычно не придавали особого значения теме психологического состояния [Макшеев 1997: 36–37, 43–44, 133–134, 149–150].

Хотя условия в лагерях СЛОН до конца 1920-х годов походили на условия в нацистских концентрационных лагерях, позднее эти и другие лагеря изменились и стали использоваться как для наказания, так и для экономической эксплуатации [История ГУЛАГа 2004–2005, 2: 31–44]. До и после войны лагерному персоналу время от времени делались предупреждения, что в целях экономической эффективности над заключенными нельзя издеваться. На практике, однако, насилие было будничной вещью [Eisfeld und Herdt 1996: 269; Виола 2010: 132, 148–149; История ГУЛАГа 2004–2005, 4: док. № 63]. Это были пытки, избиения, оскорбления, связывание, кандалы, погружение в воду, лишение пищи, изоляция в холодных карцерах [Козлов 2004–2005: 87].