Подпольная жизнь в лагерях

В советском случае, как и в немецком, мы тоже наблюдаем несоответствие между тоталитарным стремлением к власти и подпольной жизнью тотальных институтов. Сотрудники лагеря на местах, от руководства до охранников, члены актива из числа заключенных (на лагерном жаргоне «придурки»), уголовники – у всех были свои неписаные правила поведения, формировавшие подпольную жизнь лагеря. Структура и отбор персонала были схожи с концентрационными и трудовыми лагерями, контролировавшимися немцами (после Сталинграда), где основной упор делался на экономическую эффективность без учета физических возможностей заключенных. Такая практика кажется невозможной, лишь если равнодушие к человеческой жизни считается преступным, что было не так в обоих случаях. Насилие, дезорганизация, импровизация, небрежность, болезни, уровень смертности – все это не должно было влиять на отчетные цифры и выполнение плана, а когда было нужно, даже подтасовывалось. Лагерные отчеты на удивление единообразно сообщают, что 10–15 % заключенных были признаны слабосильными. Только во время войны эти цифры, согласно статистике ГУЛАГа, выросли до 35–40 %. Принимая во внимание, что некоторые из них наотрез отказывались работать, можно утверждать, что во время войны почти половина заключенных не выводилась на работы [Кокурин 1994: 67]. В лагерях для военнопленных количество тех, кто не мог работать и состоял в «ротах для выздоравливающих», также было высоким во время войны [Ratza 1973: 126, 128, 131, 137; Hilger 2000: 165–172].

Из-за нехватки квалифицированной рабочей силы заключенных использовали для работы в администрации, а после освобождения они оставались работать на фабриках в статусе ссыльных. Москва снова и снова запрещала эту практику. Со временем, однако, стало возможным достичь компромисса [История ГУЛАГа 2004–2005, 2: док. № 163]. Крупные лагерные территории в Норильске или Магадане были окружены поселками, в которых жили ссыльные и вольнонаемные. Они работали частично внутри, частично за пределами лагеря [Barenberg 2007: 7–10, 70–71, 202–208]. Даже ремесленники и профессионалы из числа военнопленных, не говоря о чиновниках, часто переезжали в окрестности лагерей [Ratza 1973: 1–61; Lehmann 1986: 96–97; Hilger 2000: 198–206, 211–219]. Таким образом, связи с внешним миром не поддавались полному контролю со стороны руководства лагеря, а это означало, что мошенничество, контрабанда, фальсификация трудовой статистики и случайное нормирование труда были обычной практикой, согласно воспоминаниям военнопленных [Ratza 1973: 141]. Так, в лагерях складывались коалиции, а в более поздний период – солидарные сообщества, коррупционные круги, заговоры тишины, одним словом, туфта или тухта – «методы фиктивной трудовой отчетности» [Солженицын 1973–1974, 2: 156; История ГУЛАГа 2004–2005, 2: док. № 27, 30, 127, 150, 161]. По этой причине подсчеты Берии, касающиеся вклада ГУЛАГа в победу в войне и послевоенное восстановление, весьма вероятно, по большей части фиктивные, так как он заткнул рот жертвам и скрыл потери материалов [Davies 1994: 24–37, 292; Ivanova 2005: 97–98, 136; История ГУЛАГа 2004–2005, 4: 94–95].