Они [заключенные] должны привыкнуть жить в обществе. Мы готовим их к жизни на свободе. Они не могут жить, как будто они на необитаемом острове. Их выпустят к людям, и они должны быть в состоянии общаться, поддерживать контакты с людьми. Они должны научиться уважать тех, кто их окружает.
Они должны научиться понимать людей и понимать взаимоотношения между людьми. Поэтому они должны научиться, как жить в отряде.
Соревнование (уже не социалистическое) между отрядами и колониями – по-прежнему в порядке вещей, однако к более традиционным соревнованиям в области производства и культуры быта добавились новые: КВН, конкурсы красоты, футбол и экономия энергии.
Подобной поливалентностью обладает и самоорганизация. До революции 1917 года институты крестьянской общинной жизни переносились на ситуацию этапирования и пребывания в исправительно-трудовой колонии – для выполнения тех же задач, что и в обычной жизни: для разрешения споров, распределения продовольствия и поддержания порядка, – и власти понимали их именно так. В XX и XXI веках власти трактовали самоорганизацию по-разному: то как демократический механизм для заключенных, то как инструмент распределения ответственности. Дисциплина, как было показано выше, официально уже не является целью самоорганизации, хотя многие заключенные с этим бы не согласились. Таким же образом использование труда заключенных, прежде подававшееся как средство социалистической перековки, исправления и перевоспитания правонарушителей, теперь трактуется в официальном дискурсе как мера, ведущая к их ресоциализации. На смену предприятиям исправительно-трудовых учреждений пришли центры трудовой адаптации осужденных или учебно-производственные (трудовые) мастерские, хотя заключенные продолжают работать на тех же самых заводах и в тех же мастерских, что и раньше.
Эти интерпретации могут опираться на различные традиционные дискурсы о национальном характере и гендере. Так, применительно к женским колониям теперь выдвигается довод о том, что отряд – это «одна большая семья», где женщины чувствуют себя лучше: такое представление одновременно инфантилизирует заключенных и воспроизводит гендерные стереотипы. В этом мифе роль матери иногда выполняет дневальная: «Есть что-то полезное, материнское в том… это как заботиться о своих детях… Да, особенно женщины получают много от этого. В мужских колониях это так не работает. В мужских колониях ничего похожего нет, они бы даже не поняли этот принцип» (тюремная служащая, интервью взято в 2007 году).
В беседах с персоналом женских колоний начальника отряда также представляли в образе матери или учителя, как, например, в одном из интервью, где был задан вопрос об использовании персоналом военной формы: