Светлый фон

Проводники знали дорогу отлично. Один из них шел впереди, прокладывая путь, другой, вместе с контрабандистами, помогал идти товарищам. Шумел ветер, что было им на руку: он заглушал хруст снега у них под ногами. Но идти становилось все труднее и труднее. Без пальто, в легкой обуви, они карабкались к вершине, поднимавшейся на высоту 6233 фута – более мили. Время от времени останавливались перевести дыхание, ложились на снег, как на пуховую перину. Несмотря на холод, пропотевшая одежда липла к телу.

Группа вошла в лес; люди качались и падали, как младенцы, которые учатся ходить. Всех восхищал маленький Маниш из кибуца «Атида»: черноволосый, с бледной кожей и острыми ушами[827], он был сама выносливость, шел первым в цепи и подшучивал над слабыми туристскими навыками спутников.

Вдруг вдали показались черные пятна на белом снегу: пограничный патруль.

Все легли и зарылись в снег, пока патрульные не прошли дальше.

Реня, насквозь промокшая, без верхней одежды, еще не оправилась после тюрьмы и была очень слаба. На такой высоте она дышала с трудом. Мне не дойти.

Мне не дойти.

Помогали контрабандисты, они вели ее за руки, как ребенка. Она вспомнила свой побег из Мысловице; если уж она смогла живой вырваться оттуда, то и здесь справится. Давай, вперед!

Давай, вперед!

Медленно, осторожно, в обход группа миновала здание пограничного контроля и приблизилась к вершине. Несмотря на крайнюю усталость, нельзя было сбавлять темп. Они спотыкались и проваливались в снег, но это был последний отрезок пути, и у них чудом открылось второе дыхание. Бежать.

Бежать.

После шести часов мучительной ходьбы они оказались наконец в Словакии.

Это был их самый невероятный переход.

Реня покинула Польшу.

Отныне и навсегда.

Глава 29 «Zog nit keyn mol az du geyst dem letstn veg»

Глава 29

«Zog nit keyn mol az du geyst dem letstn veg»

Что идешь в последний путь – не говори! Пусть на небе нет ни проблеска зари, Верь: придет еще наш выстраданный час, Содрогнутся палачи, услышав нас[828].

Из «Партизанской песни» Хирша Глика, написанной на идише в Виленском гетто