Она с нетерпением ждала отъезда, который все время откладывался. Сначала не приняли ее фотографию. Потом, когда паспорт был уже готов, началась волокита с турецкой визой. Чем ближе она была к цели, тем более нервным становилось ожидание. Приходилось жить в состоянии постоянной неопределенности. «Мы все время думали: вот-вот случится что-то еще, что отсрочит нашу алию, – вспоминала впоследствии Реня. – Неужели все пережитые нами невзгоды были напрасны? Ситуация в Венгрии в тот момент была благоприятной, но могла измениться в любую минуту». Она уже привыкла к тому, что жизнь не обещает никакой стабильности, что время пролетает мимо, шансы становятся тонкими, как папиросная бумага, и всем правят часы. Она это знала.

* * *

Правильные документы нужны были Рене не только для совершения алии, но и для существования в Венгрии. Она видела, как людей постоянно останавливают на улицах для проверки; тех, кто не был зарегистрирован в полиции, арестовывали. Гитлер еще не вторгся в страну, но права евреев уже уреза́ли. Люди, поверившие, что здесь они избавлены от зверств, происходивших в Польше, теперь жили на грани.

Реня отправилась в польское консульство зарегистрироваться в качестве беженки. Польский капитан забросал ее бесконечными вопросами: является ли она членом ПРП? (Коммунисты были вне закона.) Нет, разумеется, не является. С другой стороны, каждый поляк был обязан поддерживать последователей Сикорского. Конечно, она поддерживает.

Один из чиновников спросил:

– Мадам действительно католичка?

Реня с абсолютной уверенностью ответила – да.

– Слава богу, – сказал он. – До сих пор к нам приходили только евреи, выдающие себя за поляков.

Реня изобразила негодование.

– Что? Евреи, выдающие себя за поляков?!

– Да, к сожалению, – ответил чиновник.

Этому спектаклю не видно было конца. На фотографии, сделанной в 1944 году на будапештской улице[838], Реня запечатлена с тщательно уложенной прической, в стильном сшитом на заказ пальто с отороченными мехом карманами, с кожаной сумочкой в руке и легкой улыбкой на губах, ничем не выдающей тех физических и эмоциональных жестокостей, коим она подвергалась в предшествующие месяцы.

Ей выдали 24 пенгё на оплату жилья и питание в течение нескольких дней, а также удостоверение, позволявшее свободно передвигаться по городу.

Возвратившись к товарищам, она узнала, что, хоть они и зарегистрировались в качестве поляков-христиан, в них заподозрили маскирующихся евреев и денег не дали – только справку, которую следовало предъявлять во время проверок. Реня объясняла потом, что «Джойнт» заплатил польскому консульству за то, чтобы тамошние чиновники смотрели на беженцев сквозь пальцы[839].