Некоторые ученые критиковали употребление термина «женщины-связные», или «курьеры». Слово курьер, утверждали они, умаляет их значение. Это звучит банально и пассивно, как почтальон, разносящий письма. А эти женщины были кем угодно, только не просто почтальонами. Добытчицами оружия, контрабандистками, разведчицами и – по ивритской номинации – кашариотами, то есть соединительным звеном. Само курьерство (от французского слова courir – бежать) во время Холокоста было не менее опасным, чем сражение в рядах армии. Каждая еврейка, которую обнаруживали за пределами гетто или лагеря, наказывалась смертью. А эти женщины проводили месяцы, иногда годы, разъезжая по стране, перемещаясь из одного гетто в другое. Я читала записки одной связной, которая предпринимала не менее 240 поездок… в неделю[1007]. Тем не менее, я решила использовать этот термин наряду с другими для описания их деятельности, чтобы мой текст не входил в противоречие с уже имеющимися исследованиями на эту тему.

Слово «девушки» тоже некоторые считают умаляющим их значение. Это были молодые женщины в возрасте чуть меньше или чуть больше двадцати лет, некоторые уже замужем. И снова я решила сохранить слово наряду со многими другими для описания Рени и ее соратниц. Так же, как слово «юноши» я использую для описания мужчин – участников движения. Прежде всего этим я подчеркиваю их молодость. К тому же пишу я эту книгу в контексте, когда слово девушки приобрело и новый смысл и широко используется в дискуссиях о расширении женских прав и возможностей.

Послесловие

Послесловие

«Я очень надеюсь увидеться с Вами как можно скорее, – написал мне по электронной почте Майкл Кац. – Мне 93 года, я пережил Холокост, спасся из Яновского концлагеря, жил в Варшаве по поддельным документам, выполнял операции под прикрытием для Армии Крайовой и плыл в Америку на одном корабле с Владкой Мид».

Разумеется, я не могла упустить такого знакомства. Лихорадочно просмотрев расписание своих дел, я предложила ближайшую возможную дату – примерно через четыре недели. «Это вас устроит?» – спросила я.

Майкл ответил: «Как сказал покойный Клод Пеппер, сенатор-демократ от Флориды, “я в моем возрасте даже зеленые бананы не покупаю”. Но давайте попробуем. – И добавил: – Я хочу рассказать вам свою историю».

На протяжении всех тех лет, что писала эту книгу, я постоянно боролась с чувством вины: было столько историй, которые я просто не могла включить в нее, поскольку никогда не знала, что еще появится. Сколько раз конец работы оборачивался новым началом. Когда книга была опубликована, на меня хлынула лавина новой информации со всех концов света, от людей разных возрастов, судеб и политических убеждений. Я получала письма от близких родственников женщин, о которых писала – об их существовании я даже не догадывалась, – и от бесчисленного количества других людей, которые рассказывали свои личные истории и задавали вопросы о еврейском Сопротивлении. Слышали ли Вы когда-нибудь о женщине – участнице Сопротивления, которую взорвали в варшавском автобусе? Это была моя кузина. Слышали ли Вы когда-нибудь о жительнице Белостока, которая помогала евреям бежать из гетто? Это была моя тетушка. Моя мать сражалась в рядах еврейского Сопротивления в Голландии, но решительно отказывалась привлекать внимание к своей тогдашней деятельности. Моя мать в тюрьме помогала обмениваться записками Хане Сенеш и ее матери. Моему деду было тринадцать, и он сражался всю войну. Я познакомилась с Лотти в конце 1960-х в самолете, когда направлялась в колледж, и мы подружились. Она рассказала мне, что во время войны была связной, но больше я ничего не знаю… Театральный режиссер Сэмми Кэннолд, кузина Израэля Канала, двойного агента ŻOB, пришла ко мне, чтобы изучить всю мою личную библиотеку в поисках любой возможной информации о своем родственнике. «Моя 95-летняя бабушка развесила у себя на стене множество распечаток», – написала она мне, напомнив, что семейные древа потомков выживших оказались обезглавлены, а их портретные галереи заполнены фотокопиями некрологов и всем тем, что они сумели найти. Жажда получить информацию о потерянных родственниках была почти осязаемой, равно как и желание рассказывать, сообщать, собирать и сохранять камешки прошлого.