Другие свидетельства появились позднее, в основном в 1990-х годах, и хотя они часто обладают преимуществом глубины взгляда, приобретенной со временем, эти воспоминания могли подвергнуться влияниям современных течений, чужих воспоминаний, вышедших за минувшие годы, и новых забот и целей, появившихся у выживших. Кое-кто утверждает, что глубоко травмированные люди стараются подавить многие воспоминания и что у людей, не прошедших через пытки в лагерях, память более четкая, – по слову Антека, «избыточная»[1003]. Другие считают, что травмирующие воспоминания – наиболее острые, точные и беспощадные. Я сама досконально изучила сделанные наспех первичные свидетельства (статьи, письма, записные книжки) и беседовала с десятками членов семей – у каждого из них была своя версия событий, и зачастую они противоречили друг другу.

Память изменчива и многое искажает; воспоминания – не «холодные факты»[1004]. В десятках и десятках воспоминаний всплывает множество разночтений: расходятся подробности событий, даты, места. Бывали случаи, когда один и тот же человек в течение многих лет свидетельствовал об одних и тех же событиях, и его собственные свидетельства существенно разнились с годами; порой я находила несоответствия в одном и том же тексте. Встречались различия в изначальных и вторичных источниках; например, ученые-биографы и историки рассматривали истории этих женщин отлично от того, что те писали сами. Порой разночтения в первичных источниках были интригующими – это касалось вопроса ответственности: кого считать виноватым. Там, где это было уместно, я старалась прояснить такие вопросы в примечаниях. Пыталась я и понять, откуда происходят эти противоречия, и сопоставить воспоминания с историческим анализом, дав перекрестные ссылки. Моей целью было представить версии, которые кажутся наиболее разумными и плодотворными. Иногда я объединяла подробности, добытые из многих источников, чтобы собрать полную картину и представить по возможности наиболее эмоционально достоверную и фактологически точную историю. Когда сомневалась, полагалась на свидетельства и утверждения своих героинь.

Описания чувств я старалась черпать непосредственно из источников. Мои реконструкции иногда усиливают чувства, которые описывает оригинальный текст; я принимала во внимание разные точки зрения на одно и то же событие, но в целом моя книга – не вымысел, она основана на тщательных исследованиях.

Хоть расхождения в повествованиях были интригующими, меня больше поражало невероятное количество совпадений. Источники, относящиеся к разным временам и местам, рассказывали одни и те же малоизвестные байки, описывали похожие ситуации и людей. Кроме того, что помогало докапываться до наибольшей достоверности, это было трогательно и волновало. Каждый раз, когда я рассматривала ту же историю через другой объектив, я узнавала больше, копала глубже, ощущала, будто я действительно получаю доступ в их вселенную. Все те молодые люди и их устремления были связаны, и в прямом, и в переносном смыслах.