А как же он сразу не заметил?.. На этажерке сверху посылка. Долгожданная — из города Колпино, Ленинградской области. Видно, утром принесли.

Небольшой целлофановый пакет набит комочками сухой, чуть рыжеватой земли. В нарушение почтовых правил — письмо в посылке. Письмо на бланке горкома комсомола, как положено, печать и подпись. Удостоверяется, что колпинские пионеры посетили места былых сражений, земля действительно взята в старых окопах за городом, и вот, горком комсомола незамедлительно удовлетворяет просьбу товарища Сазонова А. В. Можно было ему и не жаловаться на затяжку в партийные организации.

У него уже хранилась земля из-под Москвы, Смоленска, Сталинграда, Новороссийска, Керчи, Севастополя… Отовсюду, где сложили свои головы озерновцы. Он добился: в память погибших установят у них обелиск, средства выделены. А в основание обелиска на площади, перед сельсоветом, замуруют небольшие урны с землей — не чужой им, хоть и присланной из дальних краев.

А разговора с Дашей не избежать. Не сегодня, так завтра она спросит: а почему же ты, Василич, передал список на девяносто восемь человек, чтобы их имена значились до одного на памятнике? А ведь погибло-то наших мужиков не девяносто восемь. Девяносто девятый — законный мой супруг, а твой ровесник и дружок Поярков Петр. Почему Петру Пояркову такое неуважение против всех иных? Или две жизни ему выпало, что одну отдать не жалко? Почему и за что такой позор его вдове, детям его, его внукам?

По возвращении в Озерное из госпиталя, за полтора года до конца войны, казалось, что легче, что проще сказать Даше, — нет, не видел, не встречались мы, война ведь большая… Это — в ответ на извечный, вымученный надеждой женский вопрос вернувшимся: «Про моего — ничего нет?»

«Не может быть никакого конца у всей этой стародавней истории», — такое рассуждение служило Сазонову надежным укрытием. Он жене даже ничего не открывал, когда праздничный или случайный будничный хмель развязывал ему язык.

Он никогда и ничего не рассказывал о том декабрьском дне. Как будто не было того дня.

А он был.

Осенью и зимой сорок второго на Северном Кавказе шли непрерывные бои. Немец рвался к Баку, а они его сдерживали, когда казалось, что сдержать такую махину — это и вовсе немыслимое дело.

Андрея ранило в руку, и он почти два месяца провалялся в медсанбате. Ему повезло — из медсанбата он вернулся в полк, в свой взвод, который занимал холмистую окраину станицы, окопы были вырыты в сплошных садах, среди фруктовых деревьев — голых по-зимнему, израненных осколками, обуглившихся.