У Сазонова и мысли не возникало — помещать на обелиске имя Петра Пояркова или не помещать. Это было бы предательством, не хуже Петькиного, по отношению к остальным девяноста восьми и к Васе Белых — Вася погиб под Кенигсбергом, и там же подорвался на мине их лейтенант, ставший капитаном.

Сазонов сам себя поставил в затруднительное положение. Он тянул с представлением списка, придумывал отговорки: то еще в райвоенкомате не согласовал, а теперь ждет ответа из облвоенкомата… Землю для урн не отовсюду прислали… А уже и цемент завезли с совхозного склада в кладовую озерновского отделения. Доставили на станцию гранитную глыбу, выписанную с юга республики, где камня сколько хочешь.

Так ничего и не придумав, Сазонов вчера передал список в сельсовет. А утром Даша уже разговаривала с Парамоновым, требовала объяснений.

Сейчас в окно он увидел: из-за углового дома показалась женщина в дубленом белом полушубке — Михаилов подарок матери — и в темном полушалке. По накатанной дороге, которая ярче, чем нетронутый снег, блестела под негреющим зимним солнцем, она направлялась к их дому.

Сазонов, будто пойманный врасплох за недостойным занятием, вернулся в библиотеку, как в убежище, и на стук в дверь безразлично-гостеприимным голосом откликнулся:

— Да, да! Входите, кто там…

Он даже не удивился, что Даша начала почти теми же словами, которые придумались утром, когда он предугадывал свой нелегкий разговор с ней:

— Слыхать, Василич, ты передал в сельсовет список… Кого поминать из погибших. А Петра Пояркова в списке нет, ровно и не уходил он с вами на фронт по одной дорожке. Я давно чую, Василич… Ты что-то знаешь. А сказать мне — не сказываешь.

Даша сидела на сундуке, с краю, и теребила полушалок, и Сазонов вдруг со щемящей болью вспомнил — та же Даша, но почти на тридцать лет моложе, сидела на скамейке у колхозной конторы под вечер и так же теребила бахрому узорного платка. Договаривались они с Петькой ехать в район, в кино, с попутной машиной, а Петька пропал куда-то.

— Что я могу знать, Даша, о чем бы не сказал?

Недаром говорят — женское чутье…

— А про Петю… Хоть и с самого начала одно и слышала от тебя: не встречал я его, ведать не ведаю.

— Я и сейчас говорю: не встречал.

— А тогда ты ответь: почему не занес его в список на вечную память?

Он мог бы возразить Даше, что пусть не беспокоится: ее Петька тоже не будет предан забвению. В прошлом ничего изменить нельзя. Подвиг остается подвигом до конца дней… Но и трусы, и предатели, проходимцы всех мастей и кто там еще бывает, — все они проходят по своему особому списку в назидание потомству. Так что не обязательно воспитывать на одних положительных примерах. Ведь не каждому захочется: пасмурным зимним днем стоять небритым, в расстегнутом ватнике и не сметь взглянуть товарищам в глаза и таким остаться уже навсегда…