Сазонов поднялся из-за стола, одернул пиджак.

— Я скажу тебе, почему там нет Петра.

Даша следила за ним — настороженно и с надеждой.

— Ты тогда, в конце сорок второго, похоронку на него получила или какую другую бумагу?

Так бывает — в самую отчаянную минуту, когда кажется, что отступать некуда, что никакого выхода нет, снисходит счастливое озарение.

— Зачем ты про похоронку, Василич? Не хуже меня знаешь — похоронки не было. Извещали меня, что боец Поярков Петр Иванович пропал без вести при исполнении воинского долга.

— Вот-вот — пропал без вести. Может, он где-то живой-здоровый, а мы его на обелиск, к мертвым. Тут надо подавать во здравие, а мы его за упокой.

— То есть как ты говоришь — живой-здоровый?.. А где же он тогда, если домой не повертался?

— Ты прости меня, Даша… Но всякое ведь случается, и я не хотел попусту тебя тревожить. Сколько таких историй: попал, к примеру, в плен, в бессознательном состоянии. Угнали в Германию. Перемещенное лицо — бродит где-то по свету… Или… Прости, Даша, еще раз. Встретил какую-нибудь женщину. Узнал ее, полюбил. И остался после войны с ней.

— С ней?.. — переспросила Даша, очевидно, ни о чем подобном она не задумывалась. — Это как же с ней — от живой жены, от детей…

— Как хочешь понимай, а бывает. Вот потому-то и нельзя в список его, раз нет у нас полной уверенности.

Даша помолчала. Принимать на веру то, что, кажется, убедительно толкует ей Андрейка, Петькин дружок? Или же поддаться чутью: что-то Андрей знает? Знает, а молчит.

— А Онищенковы? — нашла она возражение всем его доводам. — Онищенковы тоже ведь не получали похоронки! Почему же ты ихнего Алексея внес в свой список?

Пока шел разговор, Сазонов сам уже вспомнил об этом и успел придумать, что ответить.

— Онищенкову Алексею под Сталинградом, после артобстрела, закрыл глаза Колька Казаков, — сказал он. — Колька-то вернулся и сам о том рассказывал… Под Сталинградом не до того было, похоронки писать.

— А про Петю, выходит, никто ничего не может сказать?

Даша оставила в покое полушалок. Поверила?

— Темнишь ты, Василич, — вздохнула она.

— Думай как знаешь, а я тебе все объяснил, как оно есть.

Он проводил ее в сенцы, притворил за ней скрипучую дверь и вернулся в библиотеку.