«Весной 1941 года, — писал Дик из Москвы, — будучи студентом первого курса Ленинградского горного института, я от лютого безденежья устроился коллектором во ВСЕГЕИ — Всесоюзный геологический институт — в поисковую партию, которая должна была вот-вот выехать в Ленинабад, а затем в долину реки — если память мне не изменяет — Кара-Мазар. Кстати, искал ее на моих маленьких картах и не нашел, может быть — название путаю. И самое главное, что начальником партии был мой любимый, несравненный профессор Михаил Михайлович… Юдичев!

Бьюсь об заклад, что это тот самый Юдичев, о характере которого ты только строишь догадки. Поверь мне, это был чудо-дядька!.. Я уехал на фронт, а он оставался в Ленинграде. Помню, провожая меня, он сказал в том самом кабинете, где мы работали: «Как жаль, что я расстаюсь с вами. Я так к вам привык».

Мне было тогда восемнадцать, а ему эдак под пятьдесят, и он, я чувствовал, тянулся ко мне, как к сыну, но вида не показывал — начальник! А при проводах у него вырвалось…

Крепыш, невысокого роста, с крупной седеющей головой, строговатым взглядом, он всегда был при галстуке, в темно-синем костюме. Был стремителен в движениях, говорил резковато, особенно когда разговор касался дела: «Достать седла! Ящик сгущенного молока! Подобрать спальные мешки!»

Так люди, начинавшие в Коунраде, обретали для меня зримые, живые черты, и, читая дневник в номере балхашской гостиницы, я не мог не подумать, что русаковский карандаш бегал по этим разлинованным в клетку страницам в то время, когда в бухте Бертыс не дымили трубы медеплавильного завода, одного из крупнейших в Азии и Европе, непуганая рыба плескалась возле пустынных берегов, а на месте нынешней чаши в Коунраде возвышались холмы, и кочевники-казахи ставили по соседству свои юрты и с удивлением наблюдали за людьми, которые рвут взрывами горы, долбят землю и зачем-то — трудным караванным путем — отправляют куски этой земли в Каркаралинск, как будто там нет такой же…

Так это начиналось летом и осенью 1929 года.

…Я начал с Саяка, потом задержался в Коунраде, а ведь цель у меня другая. Но саякские встречи и русаковские записи помогли мне лучше представить прошлое Балхаша.

Рыжая степь под крылом самолета.

Ослепительное небо.

Внезапно впереди — не то зеленая, не то синяя стена, и, кажется, самолет в нее врежется, но он идет в обход, и сверху заметно, как ветер рябит воду.

Такой увидел эту землю девятнадцатилетний парень из Подмосковья — Иван Волков, когда на вертком, неустойчивом «КН-5» летел на Балхаш из Алма-Аты пыльным июньским днем 1934 года, — летел с ночевкой в Талды-Кургане, потому что напрямую через озеро самолеты не рисковали.