— Твёрже шаг! Выше ногу! Почему зад не поёт! — время от времени покрикивал старпом.

В конце концов нежный музыкальный слух Горыныча был удовлетворен исполнением. Довольный, мурлыкая «Варяга» под нос, он спустился вниз. За ним двинулись было и участники нашего творческого коллектива, но грозным окриком я буквально пригвоздил их к месту:

— Стоять!!! До подъёма ещё полчаса. Продолжаем хождение с песней!

Никто не проронил ни звука, все бессловесно повиновались, и только горящие ненавистью глаза говорили о том, что совсем не добрые мысли роятся в их головах. Строевые занятия продолжались. Железо гудело под ногами. Маршируя на месте, мы выкрикивали в стылую темноту ненавистные слова «Варяга». Репетиция закончилась, только когда снизу донесся сигнал: «Команде вставать!», и то не сразу. Услышав сигнал, люди снова было ринулись в направлении рубки, но я вновь остановил их окриком:

— Стоять! Кто разрешал покинуть палубу? Вы не знаете, что на военной службе всё делается по команде?

— Отделение! — крикнул я так, что окончательно сорвал голос и, сделав внушительную паузу, сипло завершил: — В одну шеренгу становись! Равняйсь! Смирно!

Надо ли говорить, что данные команды были выполнены совершенно, как того требует устав — беспрекословно, точно и в срок.

— Благодарю за службу! — просипел я из последних сил.

На этом можно было бы и закончить ночь, отпустить личный состав вниз и самому пойти греться, но обязательное в таких случаях «Служим Советскому Союзу!», прозвучавшее в ответ на мою благодарность, оказалось каким-то очень уж вялым и жидким. Пришлось немного потренироваться и тут. И лишь только когда громогласный отзыв загремел в полную силу молодецких легких и неудержимо прокатился во все концы просыпающейся бухты, я скомандовал:

— Вольно! Разойдись…

Ополоумевшие от осознания наконец-то наступившей свободы, мои подопечные ринулись в ограждение рубки, создав ввиду узости прохода небольшую свалку, затем по трапу вниз, отдавливая друг другу руки и наступая на головы.

Наставшее утро и весь последующий день прошли у меня в непрекращающейся борьбе со сном и с невыспавшимся личным составом. Я зорко следил, чтобы никто из них ни на секунду не смог прикорнуть на шконке или куда-нибудь зашхериться. Надо ли говорить, что и сам я, проведя бессонную ночь, тоже ни разу не позволил себе расслабиться. Выполняя пожелание командира, я обеспечил своим подчиненным фронт работ до самого отбоя, и когда пришло время отходить ко сну, койка Самокатова, на которую, как мы помним, я ещё накануне положил глаз, оказалась абсолютно свободной.