Я принялся бережно разворачивать упаковку. Какой-то еще предмет зацепился за волокна ткани и по ходу дела я освободил и его. Лишь когда он упал на пол, я увидел, что это было. А был это мой крестик, чудом спасенный мною в тот вечер в Киншасе, когда на нас с Жаном напали конголезские бандиты. Оказывается, я все время носил его с собой в кармане. Сердце забилось учащенно. Я поднял крестик и, крепко зажав в руке, развернул упаковку до конца. Еще только слабый лучик света проник под последний слой ткани, а из-под нее уже выбилось несколько завораживающих взгляд огоньков. Я отбросил последний тканевый лепесток, и камешек заиграл всеми цветами радуги. Перед глазами поплыли приятные воспоминания, я с отцом на американских горках в парке Горького, с мамой на катамаране, последний кадр, мы с Татьяной и Катюшкой на ромашковом поле.

Камень разливался изумрудными лучами, казалось, будто неведомая звездочка светит изнутри. Из самой сердцевины минерала лучились желтые световые иглы, которые растворялись в его успокаивающем зеленом цвете. Камень был живой.

В тот момент, когда я наслаждался безмятежным покоем, навеянным камнем, в лачуге вновь появился Моиз. У меня только и хватило времени, чтобы спрятать сокровище обратно в карман.

— О, какой приятный сюрприз! — воскликнул Моиз, которому помогал все тот же переводчик. — Ты уже встаешь! Совсем поправился?

— Думаю, да, — порадовал я его, — вот только проблемка возникла…

— Какая же?

— Уйти отсюда не в чем!

— О… — Моиз критически оглядел меня и не мог не согласиться.

Я был в своих старых, грязных брюках, на которых кое-где еще виднелись застарелые следы крови, а в руках держал рубашку, которая некогда была совсем целой и даже могла похвастать бежевым цветом.

— Да, ты прав… и, что же делать?

— Ну, тут все просто. Одолжи мне брюки и рубашку, нет, не то я говорю. Моиз, купи где-нибудь, да на том же базаре, самые дешевые. Мне в них нужно будет только добраться до отеля. Там, в камере хранения остались мои вещи, деньги, я за все с тобой расплачусь.

Моиз вернулся примерно через час и уже без переводчика. Он принес мне старенькие хлопковые брюки, оказавшиеся слегка великоватыми, и некое подобие вылинявшей гавайки. Она также была на пару размеров больше, чем нужно. Но это уже не имело никакого значения. Брюки я подвязал куском веревки, рубаха закрыла своими широкими полами это неприглядное зрелище, и таким образом я был готов отправляться навстречу новой, нет, своей старой жизни.

Тепло простившись с моей спасительницей, я заверил ее, что непременно еще вернусь, чтобы отблагодарить ее от всей души. Но переводчика у меня не было, Аджали была женщина не из болтливых, и уж совсем не эмоциональна, поэтому, не могу утверждать, что она поняла о чем это я так сумбурно говорил ей. Но сейчас задерживаться хоть на минуту и растолковывать ей сказанное на пальцах, не было никакого желания. Я решил, что обязательно вернусь сюда и отблагодарю ее, но все это будет потом, а сейчас, самое главное, вернуть себе прежний, цивилизованный вид, восстановить паспорт и определиться с обратным билетом до Москвы.