– Микробов, наверное, опасается, – предположил я.

– Да ничего она не опасается, ей просто нравится чеснок. А если по правде…

Он стал говорить тише:

– Она боится, что ты на нее ночью бросишься.

Я запнулся на ровном месте и чуть было не распорол щеку себе о сучок ели.

– Она сама призналась, – прошептал Пятахин. – Я слышал – жует чеснок и говорит – вот, боюсь, Витька Бенгарт на меня как-то странно посматривает…

– Я на нее не посматриваю! – не выдержал я, поддался.

– Да ладно! – махнул рукой Пятахин. – Признайся, были мыслишки – недаром она чесноком обороняется… Видишь дуб?

Пятахин указал пальцем.

– Вижу.

Неожиданный такой дуб, широкий, кора, как волны.

– Кто последний, тот баран! – крикнул Пятахин.

Я не понял сначала, а Пятахин уже бежал, рюкзак подпрыгивал у него на спине, как большой горб, и еще он гоготал, я не выдержал и рванул следом.

До дуба было метров двести. Я очень быстро нагнал Пятахина, а потом и опередил, добежал до дерева, стукнул по коре. Пятак подоспел через секунду, запыхавшийся.

– У тебя ноги длиннее, – сказал он. – Это не считается.

– Просто ворочать ими надо чаще, – возразил я.

– Да я кеды промочил, они тяжелые стали. Давай еще побежим, я тебя только так сделаю!

Пятахин поднял желудь, раскусил, пожевал, плюнул.

– Говорят, они от поноса помогают, – сказал он.

Сел, привалившись спиной к дереву. Я сел рядом.