Лежа на шкурах, наш Наездник тоже смотрит на огонь, и в его глазах цвета стали отражаются отблески язычков пламени. Возможно, он думал о своих лошадях, которые мерзнут на холодном осеннем ветру, потому что скоро ему придется, закутавшись в одеяло, покинуть вигвам и сидеть подле них, охраняя от воров и волков, а потом, на рассвете, его сменит другой мальчик. Я поражаюсь, насколько же шайенны выносливы! Любимцы богов…

Через некоторое время Хелен и Боров, по натуре тихий, но полный достоинства парень и, кажется, по уши влюбленный в свою эксцентричную жену-художницу, поднялись, чтобы перейти в свой вигвам. И, хотя я предложила отцу Антонию устроить место и провести ночь в нашем вигваме, он отклонил мое предложение, сказав, что у него есть отличное одеяло и что он привык спать на голой земле. Как он выразился, это часть его служения.

Я вышла наружу вместе с гостями, чтобы проводить их и сделать свои вечерние дела. С наступлением зимы я просто должна научить дикарей пользоваться ночным горшком – весьма удобное изобретение белых, которое можно отлично применить для кочевой жизни!

Хотя я завернулась в одеяло, я сразу же, как вышла из вигвама, ощутила пощечину ветра. Мы остановились на ночевку в рукаве небольшого ручья, по обеим берегам которого раскинулись бескрайние равнины без единого деревца – скучная, пустынная земля, где раздолье ветру, что со свистом дует с холмов и набрасывается, словно пес, на наш маленький лагерь сбившихся в кучку вигвамов, хрупких и беззащитных. Насколько мы ничтожны по сравнению с мощью стихии! Ничего удивительного, что головы дикарей полны всяческих предрассудков. И что они стараются заручиться благосклонностью всех божеств четырех сторон света, а также небес и земли, духов диких животных и сил природы – ведь мы живем благодаря их милости. Не менее очевидно, что белый человек строит свои форты и дома, магазины и церкви исходя из того же самого страха – это точно такие же укрепления против наступления бескрайней, пустынной Земли, которую он не умеет почитать, но предпочитает просто-напросто заполнять чем придется.

Я поднимаю подол платья и устраиваюсь при низкорослом кустарнике – единственной защите от ветра, довольно ненадежной, надо признать. «Наименее интересный вид растительности», по выражению капитана Бёрка, да и по моему мнению тоже – но, по крайней мере, обладающий сильным и вполне приятным для моего обоняния запахом; сначала я даже натирала им свое тело в качестве гигиенического средства или дезодоранта – эдакие индейские духи.

Сегодня безлунная ночь, хотя ветер разогнал все тучи и над нами синеет чистое небо. Усевшись на корточки, я гляжу вверх и вижу мириады звезд и планет, но почему-то при их виде моя собственная ничтожность более не ужасает меня, как прежде, но, напротив, успокаивает, потому что я чувствую себя частицей, пусть и крошечной, этой огромной, цельной и совершенной Вселенной… А когда я умру, ветер будет всё так же дуть, а звезды сиять, потому что значение, которое я имею для Земли, не более ценно для нее, чем моча, которую я сейчас испускаю, которую впитывает песчаная почва, а может, стремительно высушивает неутомимый ветер прерий…