Кандей с «юношей» обносили их мисками с борщом. Они улыбались, кивали, но есть не спешили – показывали на своего раненого. Кто-то уже за третьим штурманом сбегал, и он из рубки приволок свою наволочку.

– Волосан ты, – сказал Васька Буров. – На кой ты всю наволочку тащил? Чем ты его лечить собираешься, зелёнкой? Так и принёс бы в пузырьке, с этикеточкой, оно и красиво.

Раненый шотландец взял пузырёк, разглядел этикетку и кивнул. Третий ему стал прижигать руку ваткой, а они все внимательно смотрели. Тот морщился, вскрикивал, но как будто даже понарошку.

– Оу! Ау! Ой-ой! – и улыбался.

Третий ему кое-как намотал бинтов, и он, конечно, всем показал, какая прекрасная бинтовка, какая толстая, сенк ю вэри мач.

Тогда они стали есть. Совсем как и мы, штормовали миски у груди. Только раненый не мог, его товарищ кормил из своей миски. А тот дурачился – набрасывался всей пастью на ложку, и нам подмигивал, и языком цокал, – оу, вкуснотища какая, только мало ему достаётся, жадничает, мол, кореш, себе ложку полнее набирает.

Димка что-то сказал ихнему кепу. Тот слушал его, наклонив голову, потом ответил – длинно-длинно. Димка уже с середины стал отмахиваться – не понял.

– Такой английский я первый раз слышу.

Шурка сообразил:

– «Маркони» надо позвать. Он с ихним «маркони» как-нибудь договорятся.

Побежали за «маркони». А мы пока глядели на них и лыбились. Что ещё прикажете делать?

«Маркони» пришёл – уже заранее красный. А как его вытолкнули к шотландцам, он совсем вспотел, как мышь.

– Кто у них радист? – спросил. – Ху из «маркони»?

Радист у них этот маленький оказался, раненый.

– А! – сказал «маркони». – Так это ты мне, подлец, радиограммку отбил: «Иван, селёдки нет, собирай комсомольское собрание»?

Тот закивал радостно, попробовал даже отбить рукой на столе. И тут они оба затараторили. На таком английском, что Димка только плечьми пожимал. У того какой-то там шотландский акцент, а у нашего вообще никакого акцента, он прямо так и молол, как пишется: «оур», «тиме», «саве».

Кеп-шотландец что-то спросил у своего «маркони», тот «перевёл» нашему.

– Чо он там? – спросил Шурка.

– Спрашивают, что у нас тут происходит. Он так понял, что мы сами терпим бедствие.

– Глупости, – сказал Шурка. – Ты ему ответь: мы этого терпеть не можем.