— Ладно, — не стал спорить Макрон. — Только давай побыстрее.

Катон быстро набросал контуры залива и мыса, обозначив укрепления и стоявшие в бухте корабли, и убрал принадлежности обратно в мешок.

— Пошли?

До самой вершины горы оставалось совсем немного, и двое центурионов принялись карабкаться туда с таким душевным подъемом, какого давно уже не испытывали. Если все пройдет гладко, то уже через несколько дней флот Равенны войдет в залив, и с пиратами будет покончено. Тогда они смогут вернуться в Рим с победой, и Нарцисс заберет все обвинения в их адрес и, кто знает, может, даже расщедрится на награду. Жизнь начинала снова казаться прекрасной, причем настолько, что Макрон принялся сначала мурлыкать мелодию походной песни, что обрела популярность в Британских легионах незадолго до того, как им с Катоном пришлось покинуть остров, а потом, набрав воздуху, и вовсе затянул во весь голос:

Внезапно Катон схватил его за руку и шикнул:

— Тихо!

Макрон вырвал руку и сердито посмотрел на спутника:

— Ты что, на хрен, делаешь?

— Тссс! — зашипел Катон с отчаянием во взоре. — Слушай!

Они присели на корточках на тропе: Макрон склонил голову, напряг слух и почти сразу же услышал голос, доносившийся с совсем близкого расстояния, с вершины. Оба центуриона подняли глаза, глядя вверх по тропе, что уходила за каменный выступ шагах в пятидесяти впереди. Прозвучал оклик или зов на незнакомом языке. Потом он повторился, словно окликавший ждал ответа. Послышался звук осыпающихся из-под сапог камней, а потом снова тот же зов, уже ближе.

— Дерьмо! — прошептал Макрон. — Он, наверное, меня слышал.

— Он ведь пока не поднял тревогу, — указал Катон, торопливо оглядывая склон в поисках укрытия. С этим здесь, увы, дело обстояло плохо. Так или иначе, человек на вершине, надо думать, их слышал, но, судя по тону его голоса, никак не ожидал обнаружить на тропе внизу затаившихся врагов. — Быстро! Туда! — Катон указал на камень.

Двигаясь настолько быстро и бесшумно, насколько это позволяла тропа, центурионы уже почти добрались до выветренного камня, когда из-за него вынырнул навстречу и застыл, как вкопанный, не более чем шагах в пяти впереди, мужчина. Смуглый, в толстом плаще, перехваченном ремнем с висевшей на нем тяжелой фалькатой. Пират уставился на них, разинув рот, однако не издав ни звука. На миг все трое замерли в неподвижности. Первым опомнился Катон: он бросил мешок и, выхватывая на бегу меч, устремился на пирата. Охнув с перепугу, тот потянулся за мечом, но неловкие пальцы никак не могли ухватиться за рукоять. Катон налетел на него, с разбегу схватив левой рукой за горло, а правой, пронзив плащ, изо всех сил вогнал острие меча ему в живот. Пират сложился пополам над клинком, отшатнулся и завалился назад, увлекая за собой Катона. Падение на противника выбило из него дыхание, так что некоторое время он не мог издать ни звука и лишь судорожно ловил ртом воздух. Между тем пират, даже на последнем издыхании, вскинул руки и, пытаясь вцепиться римлянину в глаза, расцарапал ему щеки крепкими, обкусанными ногтями.