Все присутствующие несколько мгновений молчали; тишину снова нарушил Балтазар.

– Время собираться, – сказал он, – время собираться и снова пускаться в путь. Все, что я сейчас сказал, меня побудило сказать нетерпение увидеть Его, Того, Кто всегда пребывал в моих мыслях. И если тебе кажется, что я тороплю вас – тебя, о сын Гура, и тебя, дочь моя, – то, надеюсь, вы простите мне.

По его знаку раб принес вино в бурдюке и разлил его по чашам. Выпив его, они стряхнули с расстеленных на коленях холстов крошки и стали подниматься.

Пока слуга свертывал навес, убирал еду и приборы в переметные сумы и приводил лошадей, все трое ополоснулись в водоеме.

Еще через несколько минут они уже были в пути, направляясь по своим собственным следам к выходу из лощины, чтобы успеть присоединиться к каравану, следующему в Иерусалим.

Глава 4 Ночной дозор

Глава 4

Ночной дозор

Вытянувшийся в пустыне караван представлял собой весьма живописное зрелище; в движении он казался стороннему наблюдателю ленивой змеей. Вскоре его медленное движение стало раздражать даже такого терпеливого человека, как Балтазар; поэтому, посовещавшись со своими спутниками, он сообщил караванщику, что они отправятся дальше на свой страх и риск.

Если наш читатель молод или сохранил в памяти воспоминания о романтизме своей юности, то он вполне сможет оценить наслаждение, с которым Бен-Гур, следуя рядом с верблюдом египтян, бросил последний взгляд на голову каравана, уже едва различимого на желтом фоне пустыни.

Если говорить совершенно определенно, следует заметить, что Бен-Гур находил определенное обаяние в присутствии Айрас. Когда она с высоты своего помоста бросала в его сторону взгляд, он тут же спешил приблизиться к ней; если же она обращалась к нему с какими-нибудь словами, сердце его начинало биться чаще, чем обычно. Желание понравиться ей горело в его груди. Все то обыденное и давно известное, что встречалось им по пути, становилось сразу же интересным, как только она обращала на это свое внимание. Когда под лучами солнца в складках тускло-желтого песка вдруг вспыхивал искрой обломок кварца или блестка слюды – не успевала она произнести и слова, как он стремглав бросался туда, чтобы принести заинтересовавшую ее вещь, не думая о хлопотах, связанных с этим. Если же она, рассмотрев, разочарованно отбрасывала ее в сторону, он чувствовал себя виноватым, что принес такую ерунду, и во все глаза смотрел по сторонам в поисках чего-нибудь более стоящего – рубина или, может быть, алмаза. Даже пурпур далеких гор становился глубже и богаче, если с уст ее срывались слова восторга. И что могло спасти юношу от тех сладких опасностей, которые подстерегали его во время столь тесного путешествия с египтянами, в которое он оказался вовлечен?