Рид повернулся к ней.

– Делегация из фонда Гуггенхайма должна прибыть через две недели и привезти картины. А еще через две недели, думаю, сможем открыться.

Квик заглянула в свой ежедневник.

– Через четыре недели? Это просто смешно. Времени совсем мало.

– Я знаю, Марджори. Но я этого хочу.

Я посмотрела, как Квик отметила в своем ежедневнике 28 ноября. Рука ее дрогнула, и через всю страницу пролег большой черный крест.

14

В тот вечер мы с Лори сели на пригородный поезд до Суррея. Он сообщил мне, что уже продал «Эм-Джи».

– Я не так уж часто пользовался машиной, – сказал он, хотя в голосе звучало сожаление.

Я поняла, что, видимо, необходимость продать картину матери была острее, чем я думала изначально.

Когда мы отъехали от вокзала Ватерлоо, я положила себе на колени ксерокопии, полученные у Рида: четыре изображения Руфины и Юсты, выполненные испанскими художниками предыдущих эпох. Прирученный лев у Гойи был хорош, но больше всего мне понравилась картина Веласкеса: девушка с темными волосами и таинственным взглядом, держащая две небольших чаши и тарелку в одной приподнятой руке и большое перо в другой. Веласкес, как и Роблес, нарисовал Руфину в одиночестве. Затем я стала изучать копию письма Гарольда Шлосса. Письмо было написано от руки, причем в начале письма почерк выглядел аккуратно, а в дальнейшем разобрать его становилось все труднее. Закругленные арки и стремительные изгибы то и дело перемежались с зачеркиваниями и кляксами. Словом, едва ли его написал счастливый человек.

– Мы приехали, – сказал Лори.

Мы не были нормальными пассажирами, сходившими на станции Бэлдокс-Ридж. Образцом нормального пассажира здесь считался мужчина под пятьдесят: солидный живот, перстень-печатка, «Дейли телеграф» под мышкой, чемодан с тиснением. Женщины средних лет были в твидовых костюмах классических расцветок, с отсутствующим выражением лица и мыслями, зарытыми глубоко на дне сумок; все они возвращались, проведя день в Лондоне.

– После того как ты вышла из кабинета, Рид сказал, что мог бы попытаться продать картину от моего имени, – сообщил Лори, открывая дверь и помогая мне выйти из вагона. – Нужно будет заплатить ему комиссию.

– А сколько, на его взгляд, можно выручить?

– Трудно сказать. «Произведения искусства порой ведут себя иначе, чем другие вещи, которые вы хотите продать, мистер Скотт», – произнес Лори, пародируя выспренность, источаемую Ридом, когда тот оказывался на своей территории. – Он говорит, что это совсем иной случай, чем, например, появление на рынке поздней работы Ван Гога.