Во время перерыва на ланч я проскользнула в кабинет Квик, взяла из ее запасов бланк с шапкой Скелтоновского института и в спешке принялась имитировать подпись Рида на листке бумаги. Я напечатала короткое письмо, в котором рассказала о проекте «Проглоченное столетие» и о необходимости дополнить его содержание, после чего, набрав полную грудь воздуха, подделала загогулину Рида в нижней части бланка. Бросив письмо в сумку, я дошла до главного офиса школы изящных искусств Слейда на Гауэр-стрит и попросила разрешения проверить список их выпускников. Они едва взглянули на бумагу, и я провела целый час, изучая списки 1935–1945 годов.

Имя Олив Шлосс нигде не упоминалось. У меня возникло чувство, что порвалась одна из последних нитей, но я отказывалась верить, что Олив и в самом деле исчезла. Она была на стенах Скелтона в окружении своих произведений – а прямо сейчас находилась в Уимблдоне, и я имела твердые намерения припереть ее к стене. Найдя телефонную будку, я набрала номер Квик в надежде на ответ.

– Алло?

– Вы ведь так и не поступили туда, верно? – спросила я.

– Оделль, это вы?

Слова звучали как-то странно, она говорила неразборчиво. Я продолжала, несмотря на все отчаяние и разочарование, лицо мое пылало, сердце учащенно билось.

– Олив Шлосс так и не была зачислена в школу Слейда. Но вам это известно, не правда ли? Просто скажите мне правду.

– Школа Слейда? – повторила Квик. – Слейд… Почему вы там оказались?

– Квик, выставка открывается завтра. Вся ваша слава достанется Исааку Роблесу. Мне кажется, вам не стоит оставаться в одиночестве.

– Я не одинока. – Квик замерла, судорожно втянув воздух. – Я никогда не бываю одна.

Сквозь грязные квадратики стекла я наблюдала за лондонцами, носившимися передо мной взад и вперед. Мне казалось, что я под водой, и прохожие – не живые люди, а просто цветовые пятна, мелькающие перед моим взором.

– Я к вам сейчас приеду, – сказала я, сама удивляясь твердости своего тона; кажется, я никогда еще не говорила с такой уверенностью.

Можно было понять, что Квик колеблется. Затем она сделала глубокий вдох и перестала сопротивляться.

– А как же ваша работа? – спросила она. – Вы нужны им на выставке.

Ее протест был слабым, а мне только и надо было, что слышать ее голос. А Квик нуждалась во мне – и прекрасно это знала.

– Вы моя работа, Квик, – сказала я. – Разве вы не понимаете?

– Я в неважной форме.

– Знаю.

– Нет… вы не понимаете. Я напугана. Они скоро придут. Я не хотела причинять ей боль.